– Кто? Софи?
Я на минутку задумался. Затем покачал головой. У Софи был друг, которому она по телефону говорила: «И я тебя тоже».
– Ошибаешься. У нее есть друг, – сказал я, вспомнив, каким нежным сделался тогда ее голос.
– Откуда тебе знать?
– Он все время звонит ей по телефону. И она называет его Chouchou, влюблена в него по уши. К тому же она слишком уж рубаха-парень, чтобы затевать такие… шашни.
– Ну ладно, – сказал Александр, мысленно вычеркивая реставраторшу из своего списка. – А кто еще из твоего окружения читает стихи?
– Никто. Элен.
– Жюльен! Прошу тебя! Иной раз может показаться, что у тебя совсем крыша поехала. А как насчет твоего издателя? Как там его? Фавр, кажется?
– Жан-Пьер Фавр, – уточнил я.
– Да. Как насчет него? Элегантного господина, который приходил на кладбище? Этот Фавр, наверное, такой образованный, что дальше некуда… Имеет дело с изящной словесностью и сочинительством, у него наверняка стоят на полке сборники стихотворений. Может быть, он, испугавшись, что ты никак не закончишь книгу, решил направить тебя на верный путь?
– И поэтому направляет мое внимание на кладбище?
– Нет, наоборот – хочет тебя оттуда увести. Но ты же меня не слушаешь.
– Какая дикая мысль! С таким же успехом я мог бы подумать, уж не ты ли, Александр, занимаешься этими штучками? В конце концов, это ты гравируешь на своих изделиях стихотворные надписи. Готов держать пари, что там нет-нет да и попадется какая-нибудь строчка Превера! Скажешь, нет? От тебя можно ожидать.
– Холодно! – сказал Александр. – Совсем холодно.
Мы умолкли, и я, сидя в кровати, не зная, что делать дальше, дергал ниточки из одеяла.
– Что же, тогда остается только Эльза Л.
Он засмеялся, и эта мысль была такой смешной, что и я не мог удержаться от смеха.
– Встретимся сегодня вечером? – предложил Александр. – Может быть, тогда нам придет в голову что-то более толковое.
– Нет, это никак невозможно, – ответил я отказом. – Моя матушка купила нам билеты на детское представление «Волшебной флейты», так что после обеда мы с Артюром собираемся в театр.
Maman была того мнения, что культурное воспитание должно начинаться как можно раньше.
– «Волшебная флейта» как нельзя лучше подходит для четырехлетнего ребенка, – сказала она, увидев, как у меня округлились глаза. – К тому же Артюру в этом году уже исполнится пять.
– Ну что ж, идите тогда на «Волшебную флейту», – сказал мой друг. – До скорого.
Любимая моя Элен! Солнце в моей ночи!
Я в таком смятении, сердце мое! Мне так хочется верить, что это ты забираешь мои письма и оставляешь свои знаки, и порой я в это твердо верю, что бы там ни говорил Александр!
Обнаружив томик Превера, я был уверен, что это может быть только твоих рук дело: кто же еще мог послать мне стихи? И разве это был не идеальный ответ на мое стихотворение? А потом вдруг, вот как сейчас, думаю, что ничего этого не может быть. Пишу тебе, а сам себя спрашиваю: кому это я, собственно, пишу письмо? Кто читает мои письма? И в то же время не могу остановиться. Да и какая возможна альтернатива? Перестать писать и не получать больше ответов? Да ведь я обещал это тебе, любимая. Я не брошу, пока не напишу тридцать третье письмо. Буду продолжать в том же духе и буду надеяться, сам не знаю на что.
Что ты вернешься ко мне и мы будем вместе, как в те майские дни? Что в моей жизни произойдет счастливый поворот?
Когда я давал тебе это обещание, Элен, я еще не догадывался, что писание писем обернется для меня такими приключениями. Но так уж вышло: начались приключения и загадки, о которых не знает больше никто, кроме Александра. Или есть еще кто-то третий?
Ах, Элен! Иногда я и сам не знаю, чего мне желать! Хотя нет – все-таки знаю. Я желаю продолжения этой странной игры, полной больших вопросов и маленьких ответов! Как представлю себе, что не буду больше ничего находить в тайнике, что все это прекратится, прервется этот контакт, – даже думать об этом не хочется! Боюсь, это был бы для меня страшный удар!
Ты как-то сказала, что писание писем, наверное, мне поможет, и оказалась права, мудрая женушка! Я пишу тебе эти письма и отвлекаюсь от лишних мыслей, это занятие собирает мою жизнь воедино, дает мне опору и энергию. Я уже не говорю о надежде получить ответ.
Все это так фантастично, что я никому не решаюсь рассказывать, а то подумают, что я созрел для психушки. А между тем иногда мне хочется кричать, чтобы сообщить всему свету. Ведь у меня такое ощущение, что мои письма кто-то читает, что меня ждет ответ, предназначенный для меня, Жюльена Азуле.
Все это спасает меня, Элен, помогает мне держаться в тяжелейший период моей жизни, и даже, как это ни безумно, дает мне надежду.
В воскресенье maman водила нас с Артюром на «Волшебную флейту» Моцарта. Это было представление под открытым небом, его устраивала независимая театральная труппа в парке Монсури, где специально для этого спектакля соорудили подмостки. Спектакль был детский, но сколько в нем было магии! Мы сидели как зачарованные и держались за руки – mamie, я и Артюр. Мы смеялись над глупостями Папагено, над проделками Папагены. И вместе с Тамино и Таминой мы прошли путь, на котором большая любовь побеждает во всех испытаниях.
Возможно, и меня впереди ждут испытания. Я буду сильным, любимая, и не поддамся унынию. И буду хранить веру в то, что все когда-нибудь закончится хорошо. Потому что сейчас у меня есть только одно: эта вера.
Жду от тебя знака и целую тысячу раз.
Жюльен
Глава 16
Закрытые врата
Май прошел, и скорбь, которая свинцовой тяжестью лежала у меня на душе все это время, сменилась лихорадочным ожиданием. Если раньше я лишь кое-как «функционировал», то теперь я все время был в состоянии нервного возбуждения, это заметил даже мой сынишка.
– Папа, ты все время качаешь ногой, – заметил он, когда мы сидели за столом на кухне.
По крайней мере, я уже не был таким оглушенным от свалившегося на меня горя. Однажды, когда мы вместе пошли в кино, я с интересом следил за приключениями маленького сиротки из фильма «Жизнь Кабачка». После сеанса мы купили в киоске на бульваре Сен-Жермен по порции блинчиков с нутеллой, и Артюр за стойкой сказал:
– Как хорошо, что ты опять смеешься, папа!
На неделе я поработал над романом, но теперь он стал наполняться совсем другим содержанием. А на выходных мы ездили гулять с Артюром. Время от времени я встречался с Александром, но избегал разговоров о пропавших письмах, а когда он об этом спрашивал, я отшучивался: мол, на кладбищенском фронте – без перемен.