Она поменяла позу и расположилась боком, как Гёте в Кампанье
[63], одной рукой облокотившись о стену, а другую небрежно опустив на согнутое колено. Софи задумчиво посмотрела на меня.
– Не то чтобы очень здорово, но явно лучше, чем ты, – ответила она.
– О! Любовные переживания? – спросил я.
– Кто знает! – усмехнулась она. – Я потом часто вспоминала тот вечер в кино. И об Орфее. А ты?
– Честно говоря, нет, – признался я.
В моей жизни волнения следовали сплошной чередой.
– Жаль, – сказала она и снова села, свесив ноги.
Глядя, как она там крутится на стене ограды, я вдруг вспомнил фразу, написанную на плане города.
– Но у меня есть для тебя красивые слова.
– Очень любопытно, – сказала она. – Давай говори!
«Кто любит, закинет сердце через каменную стену и сам прыгнет вслед».
Софи немного подумала, склонив голову набок.
– Действительно, красивые слова, – произнесла она наконец. – Это ты придумал?
– Нет. – Я покачал головой, но продолжал смотреть на Софи.
Наши взгляды встретились.
– Так чьи же они? – спросила наконец Софи.
– Не имею понятия. Я думал, может быть, ты объяснишь.
Она наморщила лоб и с сожалением покачала головой:
– Боюсь, тут я тебе не могу помочь. Но слова хорошие и правильные. Когда любишь, не надо долго раздумывать. – Она надвинула на глаза шапочку и спросила: – Пойдешь на могилу?
Я кивнул.
– Посидим потом где-нибудь? Я тут как раз заканчиваю. Погода такая хорошая.
– С удовольствием. Вот только схожу на могилу и вернусь за тобой.
– Tres bien!
[64] – сказала Софи. – Я тебя подожду.
Она снова взялась за свои инструменты, а я вернулся на главную аллею.
Придя на могилу Элен, я открыл мраморный тайник, чтобы положить туда письмо. На этот раз внутри оказался квадратный конверт, а в нем серебристый диск – не то CD, не то DVD. Я достал новый сюрприз, спрятал его в сумку и огляделся. Где-то вдалеке виднелась маленькая фигурка, направлявшаяся в мою сторону по аллее Гектора Берлиоза.
Понимая, как нелепо это выглядит, я все же отошел на несколько шагов и притаился за чужим надгробием. Вспомнив совет Александра о том, что нужно устроить засаду, я с трудом удержал готовый вырваться нервный смех. Я замер в ожидании Годо, таком же тщетном, как у героев пьесы Сэмюэла Беккета.
Я был уверен, что этот посетитель кладбища не свернет на дорожку, которая ведет к старому каштану, и не подойдет к могиле Элен.
Но оказалось, что я ошибался.
Спустя какое-то время, показавшееся мне вечностью, послышались осторожно приближающиеся шаги. Кто-то подошел к ангелу, нагнулся, открыл тайник и вынул спрятанный конверт.
Мое сердце бешено колотилось, когда я выглянул из-за памятника. С одного взгляда я сразу узнал женщину, которая, торопливо вскрыв мое письмо, принялась его читать.
Это была Катрин!
Не могу описать, что творилось со мной в этот момент и какие эмоции меня обуревали. В душе одновременно поднялись злость, удивление и огромное разочарование.
Это действительно оказалась не кто иная, как Катрин!
Александр оказался прав. Проклятая Катрин с ее невинными голубыми глазами! Кажется, я предпочел бы увидеть у могилы жены кого угодно, но только не ее, мою белокурую соседку! Лучше уж вдову в черной шляпке! Такое притворство! Я прямо себя не помнил от злости.
– Ага! Вот я тебя и застал!
Я выскочил из-за памятника, Катрин вздрогнула и закричала от страха. С перепугу она выронила письмо, которое держала в руке, и рисунок Артюра, проплыв по воздуху, упал на дорожку, как огромный осенний лист.
– Жюльен! – Она смотрела на меня круглыми от испуга глазами. – Откуда ты взялся?
– Откуда я взялся?! Откуда я взялся?! – набросился я на нее с возмущенным криком, и она каждый раз вздрагивала, как от удара плетью. – Это ты откуда тут взялась? Вот что, скорее, надо спросить! Украдкой ходишь на могилу и читаешь мои письма?! Это уже переходит все границы! Это личные письма! Понимаешь ты – личные! Да как ты посмела?!
Она смотрела на меня совершенно раздавленная, на глазах выступили слезы, а я еле сдерживался, чтобы не схватить ее за плечи и не начать трясти.
– Брось реветь, этим ты делаешь только хуже! – Я был вне себя от ярости. – Так завраться! Я тут схожу с ума, уже начинаю сомневаться в собственном здравом рассудке, а мадемуазель спокойно вытаскивает одно письмо за другим и приваживает меня разными знаками!
– Жюльен! Я… я… не знаю, – пролепетала она, бледная как полотно.
– Да ну?! Ты же перечитала все письма, ты знаешь все мои мысли, надежды, мои дурацкие фантазии. Ты забрала все мои письма. Подкладываешь мне в могилу разные вещицы – стихи, музыкальные шкатулки, планы города, открытки с афоризмами Тагора… Я уже начинаю думать, что общаюсь с умершей, а это, оказывается, ты… Ты! У меня в голове не укладывается!
Я повернулся и хотел уже в ярости уйти.
Катрин разразилась слезами.
– Жюльен! Жюльен! – рыдала она. – Нет, нет! Пожалуйста, не уходи! Выслушай хотя бы!
– И не подумаю. И так я все видел своими глазами, больше не позволю водить себя за нос!
Она схватила меня за руку:
– Пожалуйста, Жюльен! Я понимаю, что ты ужасно разозлился, но я не водила тебя за нос. Я никогда ничего не оставляла в этом ящике: ни плана города, ни музыкальной шкатулки. А это письмо, – она указала рукой на разлетевшиеся по земле листки, – единственное, какое я прочитала.
Я остановился и посмотрел на нее удивленно:
– И ты хочешь, чтобы я в это поверил?
– Пожалуйста, Жюльен! Это правда! – продолжала она уверять, в отчаянии ломая руки. – Клянусь тебе… клянусь… жизнью Артюра, – проговорила она сквозь слезы, которые ручьем текли у нее по щекам. – Я же не знала про этот тайник в памятнике.
– А откуда теперь вдруг узнала?
Она отерла слезы:
– Артюр… Артюр сказал мне на той неделе. Когда он рисовал картинку для Элен, то рассказал, что ты иногда относишь письма на кладбище и что в мраморном памятнике есть секретный ящик, куда ты их складываешь. «Но это секрет, – сказал Артюр, – даже Софи его не знает». И затем рассказал мне об этой милой девушке, которая реставрирует ангелов и с которой у вас такая дружба. И что вы вместе смеетесь. И тут я ощутила такую ревность… – Она снова всхлипнула.
