Но Софи я так и не застал. Ни в тот день, ни в один из последовавших. Три недели от нее не было никаких известий.
Снова и снова я вспоминал нашу последнюю встречу. Софи упрекнула меня в том, что я пришел в плохом настроении, – и была права, притом что тогда еще, до встречи с Катрин у могилы Элен, настроение у меня было, можно сказать, распрекрасное. Я припомнил весь наш разговор: а ведь она сказала, что у нее дела идут не очень здорово, хотя и не так скверно, как у меня.
Что, если у нее тоже любовные неурядицы? Может быть, она хотела мне о них рассказать, и на этот раз уже не она меня, а я бы ее утешал. Может быть, этот Chouchou подло бросил Софи и сейчас она, заплаканная, с разбитым сердцем, страдает одна в пустой квартирке где-то на Монмартре.
Я не знал, где именно живет Софи и с кем она живет. Выйдя из кино, мы некоторое время шли вместе, а на площади Эмиля Гудо она остановилась и попрощалась со мной.
Как бы я хотел сейчас ей позвонить! Я застонал, вспомнив, как легкомысленно отказался тогда взять номер ее телефона: «Не потребуется!»
Надо же быть таким круглым идиотом!
Я уже раз сто пытался найти визитную карточку ее кузины, которую в тот вечер не глядя сунул в карман. Я даже не знал фамилии Сабины, а уж она-то наверняка могла бы подсказать мне нужный номер.
Я даже пробовал поискать в Интернете «Софи Клодель, скульптор», но ничего не нашел.
Сколько ни думай – а для этого у меня в те долгие недели было предостаточно времени, – получалось, что я, в сущности, ровным счетом ничего не знаю о Софи. Потому что во всех наших беседах речь шла только обо мне. О моих несчастьях, моей скорби, моем писательском кризисе, моем неправильном отношении к жизни. Только сейчас до меня дошло, что в своем горе я был целиком сосредоточен на себе. Существовал только я один, а вокруг – пустота. А Софи все это время внимательно меня слушала, обсуждала мои дела, пыталась дать мне совет и отвлечь меня от унылых мыслей. Потому что сердце у черноокой реставраторши было мягче воска. Сколько бы она ни иронизировала и ни изображала из себя грубоватого мальчишку. С какой стати ее должна была волновать моя душевная драма? Зачем ей было спрашивать, как там мой ребенок? И вообще так участливо относиться ко мне?
У Софи было все. Она была молода, хороша собой, и даже очень, – стоило только снять запыленный рабочий комбинезон; у нее была любимая профессия и друг, по крайней мере вплоть до недавнего времени, а все остальное – умозрительные рассуждения. Она была нерасчетлива по натуре, полна фантазий, импульсивна. Так что Софи – как раз такая девушка, которая прыгнет через стену и закинет туда свое сердце, если полюбит.
Мне вдруг пришло на ум множество вопросов, которые я хотел бы ей задать. Но Софи как в воду канула.
А мое письмо, которое вытащила из тайника и принялась читать Катрин, по-прежнему лежало на месте.
Каждый раз, приходя на кладбище, я проверял вскрытый конверт, который я после памятного происшествия вернул обратно в тайник. С тех пор его никто не забрал. Письмо под номером тридцать один так и пролежало в маленьком тайнике неделю, вторую и третью.
Новых знаков тоже не появлялось. Очевидно, я навлек на себя гнев всех существ женского пола. Никто со мной больше не разговаривал, никто не окликал, никто не оставлял никаких посланий. И через неделю я почувствовал себя совершенно покинутым, точно меня забыла даже Элен. Я был в таком отчаянии, что не мог сделать правильные выводы и только спрашивал себя, чем же я так провинился, чтобы разрушить все чары.
То обстоятельство, что игра закончилась ровно с того дня, когда я поймал с поличным Катрин, конечно, говорило о многом. Разве это могло быть простым совпадением? Если Александр прав, то не могло. И для него все было ясно.
– Да наплюй ты на пресловутое внутреннее чувство! – высказался он, как всегда, по-мужицки грубо, когда меня в очередной раз одолевали сомнения. – Катрин, естественно, сказала не всю правду. Я считаю, что все твои письма лежат у нее в ночном столике.
– Нет, Александр, в это я никогда не поверю, – сказал я, вспомнив, как она поклялась жизнью моего сына, что это не она забирала письма. – Она не могла так поступить.
– Ты уже один раз ошибся насчет Катрин. А факты говорят за себя: ты поймал ее на месте преступления и с тех пор больше никто не поинтересовался твоими письмами – даже Элен. Так что тут еще думать? Нельзя же быть таким слепым!
Возможно, я действительно был в эти недели на редкость слеп. Иногда, чтобы понять умом то, что сердцу давно известно, требуется некоторое время.
Но все-таки в конечном счете все оказалось не так, как думал Александр. Все было совсем иначе.
Настал август. Париж опустел, словно всех вымело из города метлой, и по жарким улицам слонялись только кучки туристов, не сообразивших вовремя, что август – самое неподходящее время для посещения Парижа. Я трудился над романом без прежней энергии, а все, кто мог, разъехались и теперь прогуливались по маленьким, продуваемым свежим ветром городкам Лазурного Берега или по бескрайним пляжам атлантического побережья.
Артюр с maman и своей маленькой подружкой Джульеттой тоже отправился на каникулы. Я проводил их и еще долго махал им вслед с железнодорожной платформы, хотя в окнах за бликующими стеклами поезда ничего не было видно.
Я чувствовал себя одиноким и покинутым, точно у меня выбили почву из-под ног, и сам не знал, куда деваться в этот четверг, который еще только начался.
И тут позвонил Александр:
– Ну что? Все твои уехали? И ты наверняка умираешь от тоски, да?
– Угадал! – сказал я, не подавая вида, как я тронут его звонком.
Александр – это чудо! Лучшего друга, чем он, невозможно найти.
– Послушай, я иду сегодня с небольшой компанией в новый джаз-клуб на площади Бастилии – давай пошли с нами!
Я сделал над собой усилие и согласился:
– Да, отчего же не пойти!
Все лучше, чем торчать дома и маяться от тоски. Так почему бы не джаз, почему бы не бокальчик-другой? В конце концов, мне не перед кем отчитываться.
Мы условились, что к концу рабочего дня я зайду за Александром в «L’espace des rêveurs». Шагая через несколько часов по пустынной, залитой солнцем улице Гренель, я и не предполагал найти там то, что уже и не надеялся отыскать.
Когда я открыл дверь ювелирной лавки, навстречу мне из дальней комнатки вышел Александр, на пальце у него, как на крючке, болталась маленькая коричневая сумка на длинном ремешке.
– Смотри-ка… – сказал он. – Ты оказался прав: она и правда была здесь. Габриэль подумала, что сумка моя: у меня есть точно такая же. Вот и убрала ее вместе с остальными вещами в шкаф.
Я чуть не задохнулся от радости.
– Ну знаешь, вот это неожиданность! – сказал я и схватил сумку, которую где только не искал всю неделю.
