— Что это за люди? — спросил Наполеон у Реаля.
Государственный советник ответил:
— Генерал, этот Керель служил у Жоржа Кадудаля в Вандее. Он прибыл во Францию два-три месяца тому назад и был арестован по доносу как возможный заговорщик. Что касается второго, то я никогда не слышал этого имени.
— Я думаю, что эти господа должны что-то знать. Их нужно хорошенько допросить. Займитесь этим, Реаль, и держите меня в курсе.
Когда Реаль навел справки, выяснилось, что Дессоль де Гризоль из-за отсутствия доказательств состава преступления уже был выпущен на свободу, несчастного же Кереля приговорили к расстрелу. Дотошный Реаль начал «копать» дальше и выяснил, что этот Керель сидел в тюрьме в одно время с Пико и Ле Буржуа, с которыми он был знаком еще в Англии.
Когда Реаль закончил это маленькое расследование и явился в кабинет первого консула, туда одновременно с ним вошел и генерал Мюрат, недавно назначенный на пост военного коменданта Парижа вместо генерала Жюно, отправленного в Булонь на формирование новой гренадерской дивизии для будущей Великой армии Наполеона.
— Что нового? — спросил первый консул своего шурина.
— Генерал, — ответил Мюрат, — я только что получил письмо от одного несчастного, приговоренного к смерти. Сегодня его должны расстрелять. Так вот, он хочет сделать какое-то признание.
— Ерунда! — сухо сказал Наполеон. — Ни вам, ни тем более мне не пристало заниматься подобными пустяками.
— Но, мой генерал, — снова начал Мюрат, — этот человек говорит, что хочет сделать очень важное признание.
— Я это прекрасно понял, но не считаю, что стоит тратить время на разглагольствования какого-то там приговоренного к смерти бандита. Наверняка будет умолять о помиловании.
— Кто знает? — возразил Мюрат.
— Хорошо, — сказал Наполеон. — Если вы так хотите, я не возражаю. Можете поговорить с ним. Но никаких отсрочек. Я думаю, этот человек не заслуживает никакого интереса, и уж тем более речи не может идти о каких-то индульгенциях для него. Реаль, не сочтите за труд подключиться к этому делу.
На этом Мюрат и Реаль удалились.
* * *
В то время пока происходила эта сцена во дворце Тюильри, в тюрьме Консьержери считал последние минуты своей жизни некий человек по имени Керель. Отряд солдат, который должен был препроводить его на площадь Гренель, где обычно происходили казни, уже прибыл. Ждали лишь гонца с подписанным парижским губернатором приговором. Керель стоял на стуле и напряженно всматривался в расположенное на высоте двух метров от пола маленькое окошко, свет из которого был единственным, что освещало его камеру. Его губы медленно шевелились, он то ли молился, то ли безуспешно пытался что-то крикнуть.
Все было готово. С минуты на минуту за ним должны были прийти, но вдруг на тюремный двор влетела карета, из нее выскочил какой-то щеголеватый человек в черном, офицер поприветствовал его, и они вместе направились внутрь здания.
Вскоре в замке двери камеры Кереля заскрежетали ключи: без сомнения, это пришли за ним. Побледнев, приговоренный к смерти спустился на пол, гордо поднял голову, распрямил плечи и сложил руки за спиной. Дверь отворилась, и на пороге появился… тот самый человек в черном, которого он только что видел во дворе тюрьмы. Это был государственный советник Реаль, прибывший «по приказу первого консула» для разговора с ним, Керелем. Нервный тик заставил щеку Кереля предательски задергаться…
— Вы утверждали, что хотите сделать какое-то важное признание, — сказал посланник Наполеона с усмешкой, усаживаясь на единственный в камере стул. — Что ж, я здесь и готов вас выслушать.
— Это правда, месье, — ответил Керель, — я очень многое мог бы сказать, но какой смысл делать это теперь, когда для меня все уже кончено?
— У меня нет полномочий обещать вам помилование, однако, если то, что вы скажете, окажется важным, кто знает…
— Возможно ли это, месье? Но нет… Час моей смерти пробил, стоит вам уйти, и меня тут же уведут на расстрел… Однако если бы вы знали… Впрочем, пусть и так, но моя совесть будет более спокойна, если перед смертью я сделаю доброе дело…
— Успокойтесь, надежда всегда умирает последней. Отвечайте, как вас зовут?
— Керель, месье.
— Так. И кто вы такой?
— Офицер медицинской службы.
— Хорошо, я вас слушаю.
— Да, месье, я буду говорить, но, бога ради, поверьте моим словам. Я нахожусь слишком близко от смерти, чтобы лгать.
— Хорошо-хорошо, — ободрил его Реаль, — отвечаю, что вы не умрете… По крайней мере, в ближайшее время. Соберитесь и начинайте говорить, у меня не так много времени. Какое признание вы хотели сделать?
— Вчера я предстал перед трибуналом вместе с еще одним человеком. Это был некто Дессоль де Гризоль, может быть, вы слышали это имя?
Реаль утвердительно кивнул ему в ответ.
— Ему повезло больше, чем мне, и его помиловали. Я же был приговорен к смертной казни.
— И что из этого следует?
— Вы мне не верите! — воскликнул Керель. — Вы думаете, что я, как и все приговоренные, просто хочу отсрочить свой конец…
— А разве не так?
— Ну, в принципе вы правы. Хотелось бы еще пожить.
— Один достойный интереса ответ — один день, — усмехнулся Реаль.
— Так не пойдет.
— Чего же вы от меня хотите?
— Мой ответ стоит всей моей жизни…
— Хватит торговаться. Вы будете говорить или нет? — перебил его Реаль, начиная нервничать. — Какое признание вы хотели сделать?
— Я участник заговора.
— Заговора? Но против кого?
— Против первого консула.
— Вместе с кем?
— С Жоржем.
— Жоржем Кадудалем?
— Им самым! Я из числа тех, кто высадился вместе с ним в Бивилле в прошлом году. Было воскресенье, я это прекрасно помню, мы еще чуть не разбились о скалы.
— Так вы хотите сказать, что Жорж Кадудаль во Франции! — воскликнул Реаль, вскочив со своего места.
— Он уже давно гуляет по Парижу.
— Вся жизнь! — напомнил ему Реаль.
— Нас было девять человек. Нас укрыли в Дьеппе у отца одного из наших товарищей, он, если я не ошибаюсь, часовщик. Потом нас перевели на какую-то ферму, и мы прожили там несколько дней. Потом вот так, от одной фермы к другой, мы добрались до Парижа, где нас ждали друзья Жоржа.
— Знаете ли вы их имена? — спросил Реаль.
— Я знаю только двоих. Один из них — это Дессоль де Гризоль, о котором я вам уже говорил…
— Как! Тот, которого отпустили вчера? — удивился Реаль.
— Он самый, месье.
