«Изучив все факты, я пришел к следующему выводу: единственным, кто желал смерти герцога Энгиенского, был Бонапарт; никто не ставил ему эту смерть условием для возведения на престол. Разговоры об этом якобы поставленном условии — ухищрение политиков, любящих отыскивать во всем тайные пружины. Однако весьма вероятно, что иные люди с нечистой совестью не без удовольствия наблюдали, как первый консул навсегда порывает с Бурбонами. Суд в Венсенне — порождение корсиканского темперамента, приступ холодной ярости, трусливая ненависть к потомкам Людовика XIV, чей грозный призрак преследовал Бонапарта.
Мюрат может упрекнуть себя лишь в том, что передал комиссии общие указания и не имел силы устраниться: во время суда его не было в Венсенне.
Герцог де Ровиго
[9] приводил приговор в исполнение; вероятно, он получил тайный приказ: на это намекает генерал Юлен. Кто решился бы «безотлагательно» предать смерти герцога Энгиенского, не имея на то высочайших полномочий?
Что же до господина де Талейрана, священника и дворянина, он выступил вдохновителем убийства; он был не в ладах с законной династией… Трудно отрицать, что господин де Талейран подвиг Бонапарта на роковой арест вопреки советам Камбасереса. Но также трудно допустить, что он предвидел результат своих действий. Если он позволил себе дать роковой совет, то, разумеется, оттого, что недооценил возможных последствий. Князя Беневентского не смущала проблема добра и зла, ибо он не отличал одного от другого: он был лишен нравственного чувства и потому вечно ошибался в своих предвидениях».
Далее Шатобриан делает вывод, что смерть герцога Энгиенского стала в жизни Наполеона одним из тех «дурных поступков», которые «начали и довершили его падение».
«Напрасно надеялся он, что его слава вытеснит его злодеяния из памяти людской — они перевесили и погубили его. Подвело его именно то, в чем он видел свою силу, глубину, неуязвимость, когда попирал законы нравственности. Пока он нападал только на анархию да на иноземных врагов Франции, он одерживал победы, но стоило ему вступить на путь нечестия, как он лишился всей своей мощи.
В доказательство этой истины прошу отметить, что со смертью принца начался раскол, который вкупе с военными поражениями погубил виновника Венсеннской трагедии.
Смерть герцога Энгиенского, подчинив поведение Бонапарта иному закону, подорвала его здравомыслие: ему пришлось усвоить, дабы пользоваться ими, как щитом, максимы, которые он не мог применить в полной мере, ибо его слава и гений постоянно им противоречили. Он стал подозрителен; он сделался страшен; люди потеряли веру в него и в его звезду; ему пришлось терпеть, если не искать общество людей, с которыми он в ином случае никогда не стал бы знаться и которые из-за его деяния сочли себя равными ему: их позор пал и на него. Он не смел ни в чем упрекнуть их, ибо утратил право осуждать. Достоинства его остались прежними, но благие намерения переменились и уже не служили поддержкой этим великим достоинствам; первородный грех точил его изнутри».
Другой современник Наполеона Стендаль характеризует историю с герцогом Энгиенским следующим образом:
«Герцог Энгиенский, внук принца Конде, проживавший на территории герцогства Баденского, в нескольких километрах от Франции, был арестован французскими жандармами, увезен в Венсенн, предан суду, осужден и как эмигрант и заговорщик расстрелян. Раскрытие этого заговора дало Наполеону возможность осуществить последний, величайший из его честолюбивых замыслов: он был провозглашен французским императором, и его власть была объявлена наследственной. "Этот хитрец, — сказал о нем один из его посланников, — из всего умеет извлечь выгоду"».
Стендаль приводит очень интересные слова самого Наполеона, пытавшегося оправдать чрезмерную жестокость в отношении герцога Энгиенского исходившую от него угрозой его собственной жизни:
«Министры настаивали на том, чтобы я приказал арестовать герцога Энгиенского, хотя он проживал на нейтральной территории. Я все же колебался. Князь Беневентский
[10] дважды подносил мне приказ и со всей энергией, на которую он способен, уговаривал меня подписать его. Я был окружен убийцами, которых не мог обнаружить. Я уступиллишь тогда, когда убедился, что это необходимо. Мое законное право на самозащиту, справедливая забота о спокойствии общества заставили меня принять решительные меры против герцога Энгиенского. Я приказал его арестовать и назначить над ним суд. Он был приговорен к смертной казни и расстрелян… Разве не все средства являются законными против убийства?»
Позаботиться хоть о каких-то доказательствах «вины» несчастного герцога Наполеону даже не пришло в голову. Зато на это не могло не обратить внимание ближайшее окружение Наполеона и так называемое общественное мнение. Тот же Стендаль, например, писал:
«После того как герцог Энгиенский был казнен, при дворе говорили, что его жизнь была принесена в жертву. Я слышал от генерала Дюрока, что императрица Жозефина бросилась к ногам Наполеона, умоляя его помиловать молодого герцога; Наполеон с досадой отстранил ее; он вышел из комнаты; она ползла за ним на коленях до самой двери».
Большинство историков также сурово осудило убийство Наполеоном герцога Энгиенского. Так, например, немецкий историк Эмиль Людвиг в книге «Наполеон» пишет:
«Никто и не вспомнил бы об этом расстреле, не иди речь о Бурбоне — символе коронованных правителей Европы. Таким образом, этот поступок консула был наглым вызовом европейским тронам и многим миллионам европейцев, веривших в то, что королевская власть дается Божьей милостью. Он стал сигналом к борьбе против диктатора, который никогда раньше не прибегал к террору».
Ниже приводятся еще несколько высказываний известных историков.
Поль-Мари-Лоран де л'Ардеш:
«В это время Наполеон запятнал себя кровавым, неизгладимым из памяти народов преступлением. Он велел похитить из баденских владений герцога Энгиенского, последнюю ветвь знаменитого дома Конде, и предал его смерти. Наполеон чувствовал и сам, что убийство герцога навлечет на него негодование современников и потомства».
Эрнест Лависс и Альфред Рамбо:
«Его бумаги с полной очевидностью обнаружили его невиновность в деле о покушении на жизнь Бонапарта; несмотря на это, он был приговорен к смерти комиссией, составленной из полковников парижского гарнизона, и тотчас расстрелян во рву Венсеннского замка (21 марта). Это убийство вызвало во всей Европе чувство ужаса и тревоги».
Вильям Миллиган Слоон:
«Сам Бонапарт до конца жизни был убежден, что его жертва была виновна, и считал герцога Энгиенского соучастником в злодейском заговоре. Одно время Наполеон прибегал к недостойным себя уловкам, стараясь доказать, будто герцога расстреляли по недоразумению, но впоследствии он оправдывал свое поведение, ссылаясь на государственные соображения, и утверждал, что казнь герцога Энгиенского была делом самообороны.
