— Это моя ошибка, господин граф. Я был сам не свой. Я к ним даже не притронулся, их читал мой адъютант. Мне не 20 лет, и после известия о смерти императора, меня словно парализовало.
После этого были допрошены еще несколько обвиняемых, но они ничего толком не знали и не могли сообщить ничего интересного. Наконец, председатель суда начал допрос капрала Рато.
— Вы показали, что много раз видели обвиняемого Мале до 23 октября?
— Прошу прощения, монсеньор, — отчеканил Рато, — но это чистая правда.
— Это противоречит показаниям Мале, который утверждает, что никогда раньше вас не видел.
— Прошу прощения, монсеньор, но я с ним виделся пять или шесть раз.
— Свидетельствует ли это о том, что обвиняемый Мале посвятил вас в свои планы или хотя бы в часть своих планов?
Рато отрицательно замотал головой.
— Он вам сказал, что вы будете его адъютантом?
— Прошу прощения, монсеньор, он сказал мне это только 23-го числа.
— Кто познакомил вас с обвиняемым Мале?
— Прошу прощения, монсеньор, меня с ним познакомил господин Лафон.
— Но вас все же предупредили, что 23-го вы должны быть в униформе адъютанта?
— Прошу прощения, монсеньор, меня никто не предупреждал. Утром генерал Мале сказал мне: «Вы теперь — мой адъютант. Теперь вы должны мне подчиняться». Я согласился, ведь никто не захочет вечно оставаться капралом.
— Достаточно. Садитесь.
Рато щелкнул каблуками и с достоинством дворового пса сел на свое место.
— Заседание прерывается на два часа, — объявил граф Дежан. — Жандармы, уведите обвиняемых.
* * *
Было уже восемь часов вечера. Все страшно устали, и перерыв оказался весьма кстати. В десять часов вновь прозвенел звонок, объявляющий заседание открытым.
— Жандармы, — провозгласил граф Дежан, — введите обвиняемых.
Через десять минут все расселись по своим местам.
— Все обвиняемые имели возможность высказаться? — спросил председатель суда у секретаря.
— Да, господин председатель.
— Тогда приступим к защите. Обвиняемый Мале, что вы можете сказать в свою защиту?
Мале встал и громко объявил:
— Человек, который взял на себя защиту прав своей угнетенной страны, не нуждается в защите: он либо побеждает, либо умирает!
Шум прошел по залу заседаний, и председатель суда поспешил обратиться к другому обвиняемому:
— Обвиняемый Лаори, вам слово.
— Хочу сказать, господа, я думал, что начинается новое 18 брюмера. Я пошел за генералом Мале, как 12 лет назад я пошел за генералом Бонапартом.
— Это серьезное преступление — верить в возможность революции при правлении Его Величества Императора.
Фанно де Лаори лишь усмехнулся.
— Вчера вечером, — сказал он, — я узнал, что нас будут судить сегодня. Я попросил света, чтобы иметь возможность хорошо подготовиться к защите. Мне его не дали. Я не говорю уже об адвокате.
— Точно! — выкрикнул Гидаль. — Не дали ни свечи, ни бутылки вина!
Граф Дежан сурово посмотрел на Гидаля:
— Обвиняемый Гидаль, правильно ли я вас понял, вы хотите что-то сказать в свою защиту? Мы вас внимательно слушаем.
Гидаль, и так уже приговоренный к смертной казни как английский шпион, лишь усмехнулся в ответ и сказал:
— Пусть свершится моя участь!
— Теперь вы, майор Сулье защищайтесь, — сказал граф Дежан, а затем спросил: — Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Увы, монсеньор, — пробормотал Сулье, оглядываясь по сторонам, словно ища защиты у окружающих, — я обращался к адвокату, но мне не ответили.
— Пока его нет, защищайтесь сами.
Сулье встал. Он был бледен. Словно через силу он вымолвил:
— Господа, мне 45 лет, 25 из них я нахожусь на службе. У меня 14 ранений и четверо детей. В прошлом году нас окружили в Испании. Я командовал гарнизоном. Мне предлагали 500 тысяч франков и чин генерала, но я не сдался. Я ответил им огнем. Потом мы сделали вылазку и пробились к своим. Проверьте у Его Превосходительства военного министра, он вам все это подтвердит. Я невиновен и взываю к справедливости. У меня четверо детей…
— Майор, — сказал граф Дежан, — будьте спокойны. Мы тщательно изучим ваше дело.
Потом он обратился к Боккечиампе:
— Суд предоставляет вам слово.
— Я просил атфоката, я плоко кофорю по-франсуски. Кте мой атфокат?
— Все адвокаты во Франции уже давно спят! — выкрикнул с места Гидаль.
— Говорите, Боккечиампе, мы вас поймем.
— Коросо! Я нефинофен. Мой атфокат опяснил пы фам… Я нефинофен.
— Вы, полковник Рабб?
— Господин граф, я полностью полагаюсь на торжество правосудия…
— Тогда вы пропали, — перебил его Гидаль, сопроводив свои слова грязным ругательством.
— Вы, капитан Бордерьё?
— Моя защита не будет долгой. Да здравствует император!
— Кто еще хочет что-то сказать в свое оправдание?
— Я еще ничего не сказал, — поднял руку капитан Пикерель.
— Хорошо, говорите.
— Минуточку, — сказал Пикерель, легко сказать «говорите», но я не адвокат, а ведь я просил себе защитника.
— Говорите.
— А что говорить, если я невиновен. Мы оказались втянуты в это дело случайно. В наших действиях нет и капли злого умысла. Нас разбудили ночью и сказали, что император погиб. Можно ли было в таких обстоятельствах сохранить ясность ума? Как бы вы сами повели себя на нашем месте?
— Пусть нам дадут адвокатов! — понеслось с разных сторон.
— Если защитники не явились, это их вина! — сказал секретарь суда.
При этих словах генерал Мале вскочил со своего места и крикнул, показывая пальцем на судей:
— Это ваша вина, господа, и вы это прекрасно знаете!
— Точно, — поддержал его Рато.
Испуганный граф Дежан переключился на капрала Рато:
— Хорошо, что вы можете сказать в свою защиту?
— Прошу прощения, монсеньор, я — как другие. Пусть лучше генерал скажет.
— Господин председатель, — сказал Мале, — защита Рато волнует меня больше, чем моя собственная. Рато приходил в клинику доктора Дюбюиссона, где я находился, чтобы повидать кого-то из своих друзей. Да, я видел его четыре или пять раз. Этот его друг попросил меня: «Могли бы вы, зная капрала Рато, содействовать его повышению». Случай представился. Я предложил Рато стать моим адъютантом. Он согласился. Я сказал, что являюсь уполномоченным Сената. Он ничего не знал. Вот вся правда о Рато. Оправдав его, вы отдадите должное ему и мне.
