— Признайтесь, Гурго, вы ведь просто завидуете Монтолону, — продолжал Наполеон.
— Ничего подобного, Сир! — не выдержал генерал. — Даже если вы разоденете его в красную мантию, а я по-прежнему останусь вашим адъютантом, я не стану ему завидовать. Но в армии я, боевой генерал, никогда не стал бы подчиняться такому человеку, как Монтолон!
— Но я все равно запрещаю вам угрожать Монтолону! Если вы будете настаивать на дуэли, я стану драться вместо него!
— Сир, я не могу позволить ему безнаказанно меня третировать. Это мое право. Здесь я несчастнее рабов, их, по крайней мере, защищает закон, а для меня тут нет никаких законов, одни капризы этих Монтолонов.
— Можете говорить и думать о них, что угодно, но чтобы меня это больше не огорчало. В конце концов, если вам здесь так плохо, если вы постоянно ищете ссор с месье Монтолоном, то можете уезжать.
Явно Монтолон хотел устранить и опасного для него доктора Антоммарки, который был сведущ в анатомии и мог заметить при вскрытии симптомы отравления. Граф писал губернатору Хадсону Лоу:
«Антоммарки — хирург, он не может оказать необходимой помощи на нынешнем этапе болезни. Император желает врача из Парижа».
Всем вокруг Монтолон говорил: «Император хочет французского врача. Он полагается на выбор короля». Но ведь это почти невероятно, чтобы Наполеон мог просить прислать ему врача по выбору Бурбонов.
Монтолон, не будучи врачом, сам ухаживал за Наполеоном не только днем, но и ночью. Он старался контролировать буквально все. В частности, он давал больному, испытывавшему постоянную жажду (тоже, кстати, один из признаков мышьякового отравления), оршад, приготовленный на ячменном отваре, ссылаясь на его исцеляющие свойства.
Напиток под названием «оршад» имел апельсиновый вкус, и в его состав входило масло горького миндаля. Доподлинно известно, что именно Монтолон 25 апреля 1821 года заказывал корзину горького миндаля, на это у дотошных англичан сохранились соответствующие документы.
Смысл подобных действий Монтолона не так просто понять, если не знать законов химии. Сначала Наполеону длительное время небольшими дозами вводился в организм мышьяк. Затем ничего не подозревавшие врачи, видя, что Наполеон болеет, прописали ему рвотное средство. Для этого в то время использовался так называемый рвотный камень.
Горький миндаль содержит синильную кислоту. 3 мая Наполеону дали в качестве слабительного большую дозу каломели (хлористой ртути). Зернышки каломели содержат хлористую ртуть, а оршад с горьким миндалем — синильную кислоту. При смешении в желудке этих двух веществ образуется цианид ртути, который немедленно извергается, если желудок находится в хорошем состоянии. Однако реакции разъеденной рвотным камнем (солью сурьмы) слизистой оболочки желудка Наполеона были заторможены, поэтому цианид ртути — а это сильный токсин — не выводился из организма. Таким образом, получается, что все эти вещества, сами по себе безвредные, в сочетании давали ядовитую смесь.
Получается дьявольская комбинация: подвергавшемуся длительному и незаметному отравлению мышьяком Наполеону дали лекарства, рекомендовавшиеся тогдашней медициной, их действие наложилось друг на друга, и это ускорило запланированный конец опального, но все еще способного внушать страх императора. Но, что самое главное — всего этого не могло обнаружить даже вскрытие.
Могло ли это быть случайным стечением обстоятельств? Вряд ли. Оршад широко применялся для утоления жажды, рвотный камень и каломель также были вполне легальными лекарствами. А вот их смертельная комбинация могла быть известна только опытному отравителю. Известно, что доктор Антоммарки решительно выступил против употребления Наполеоном каломели, но на этом настоял граф де Монтолон. Он заявил: «Это последнее средство, которое мы пытаемся испробовать. Император обречен, и мы будем потом терзаться упреками, если не сделаем все, что в человеческих силах, чтобы его спасти».
По этому вопросу был даже созван врачебный консилиум, в котором принимали участи Франческо Антоммарки и три врача-англичанина. Так что ни о какой случайности тут и речи быть не может.
Позже в своих «Мемуарах…» Монтолон написал:
«Три дня мы пребывали в сильном беспокойстве. Состояние больного не ухудшалось, но он находился в опасности до тех пор, пока каломель не вызвала ожидаемого врачами эффекта».
А вот мнение Стена Форсхувуда:
«Ни один источник не упоминает, что Наполеон принимал каломель в иных обстоятельствах, нежели в последние дни жизни. Антоммарки ее никогда не прописывал».
Когда Маршан дал Наполеону приготовленную микстуру, тот с трудом глотнул ее, скривился, захотел выплюнуть, но не смог: «Ты тоже меня обманываешь», — лишь прошептал он.
После этого он впал в полубессознательное состояние, и наедине с ним остался опять-таки Монтолон. Он-то и помогал бывшему императору составлять завещание.
В «Мемуарах…» Луи Маршана читаем:
«Правильнее было бы сказать, что не император составил это завещание, а, скорее, Монтолон продиктовал его императору».
Бен Вейдер по этому поводу иронизирует:
«Поэтому не следует удивляться, что ему досталась львиная доля всего».
Действительно, этот не самый близкий Наполеону человек получил более двух миллионов франков золотом, что составляло огромную по тем временам сумму. В данном контексте особенно цинично выглядит обоснование подобного «подарка», написанное Монтолоном от имени Наполеона: «в качестве доказательства моего полного удовлетворения его сыновьими заботами обо мне». Бертран, например, получит лишь четверть этой суммы, а верный Маршан лишь пятую часть.
Бен Вейдер пишет:
«Все историки согласны в том, что Монтолон был интриганом, человеком без стыда и совести, который спокойно лгал при любых обстоятельствах. Все компаньоны императора по ссылке вели дневники или оставили мемуары, где почти в полном совпадении описаны недомогания Наполеона. Все — за исключением графа де Монтолона».
«Мемуары…» Монтолона вышли в свет лишь в 1848 году, когда из всех, кто составлял окружение Наполеона на острове Святой Елены, остался в живых лишь Луи Маршан. Странным образом, «свидетельства» Монтолона разительно отличаются от воспоминаний остальных очевидцев трагедии.
Приведем лишь несколько примеров несоответствий.
Монтолон утверждал, что Наполеон умер исхудавшим, все остальные, включая английских врачей, сообщали, что он стал чересчур полным. Эта ложь нужна была Монтолону для подтверждения версии о смерти бывшего императора от рака. Симптомы болезни Наполеона, сообщенные Монтолоном, также резко расходятся со всеми остальными свидетельствами: он утверждал, что до 1820 года у Наполеона были лишь легкие недомогания, связанные с ревматизмом, а также что Наполеон совершал длительные поездки верхом, в то время как остальные указывали на такую слабость, что Наполеон не мог даже ходить без посторонней помощи.
