«Похоже, папочка всю жизнь гордился этой сценой! Как же, проявил характер…» – мелькнула мысль.
«…Когда умерла Люба, ее дети выгнали меня из дома. Я попал в больницу и там познакомился с мужиком из Дарьевки. Он-то мне и рассказал, что деревня почти заброшена, местных осталось мало. Изредка дачники наезжают, но только летом. Да и тех немного – семей пять, все в центре деревни. Посоветовал и мне втихую занять какой-нибудь не очень ветхий домишко, расположенный ближе к лесу. Из больницы я поехал прямиком туда.
И никак не мог предположить, что у истории с делом Хмелевских будет продолжение!
Не могу объяснить, почему я полез именно в этот дом. Была глубокая осень, лужи ночью покрывались льдом, таявшим днем только на открытых участках земли, а стылый воздух вползал в легкие при каждом вдохе. На окраинной улице я увидел всего один целый дом. Рядом, на соседнем участке, жутко торчали обгоревшие стены. Сначала я хотел уйти. Но любопытство пересилило чувство страха. Я заглянул в окно. Увидев неплохую мебель, понял, что набрел на подходящее жилище. На двери висел проржавевший замок, открыть который не составило труда – просто отогнул скобу ломиком. Я прошел в одну из комнат, зачем-то посидел на старом пружинном матрасе, пересел в плетеное кресло-качалку, и тут мой взгляд упал на фотографию в рамочке, висевшую на стене прямо передо мной. Два девичьих лица, одно из которых, несомненно, принадлежало Зосе Хмелевской. Это было столь неожиданно, что я еще долго сидел в кресле, раскачиваясь, глядя на снимок и все больше убеждаясь, что прав. Сердце работало скачками, то замирая, то начиная бешено колотиться. Тогда я подумал, что это знак. Вынув из рамочки фотографию, перевернул ее и прочел надпись: «Лиля Бас и я». Это послужило толчком…»
На этом записи обрывались. Сергей без сожаления отдал тетрадь Борину, подумав лишь, что написанное отцом мало чем сможет тому помочь. Ему вдруг стало до слез жалко деда, потратившего свою жизнь на бесплодные поиски. Он вспомнил, как тот два года лежал, прикованный к постели, не имея возможности добраться до вожделенного богатства, когда уже оно, казалось, было так близко. Именно, казалось, потому, что он, Сергей, был абсолютно уверен, что Зося Хмелевская, если она действительно осталась жива, давно распорядилась краденым добром сама.
Утром он проснулся вполне выспавшимся и с чувством облегчения. Завтракать не стал, решив сразу ехать к матери, чтобы первым сообщить, что ее бывший муж умер. Ему хотелось посмотреть на ее реакцию – все же именно от этого человека она родила его, Сергея.
Он добрался до города довольно быстро, но прямо на въезде началась обычная утренняя пробка: жители спальных районов тянулись к офисам на своих личных авто.
Еще полтора часа он «жил» в плотном потоке легковушек и «Газелей», мысленно проигрывая в уме все, что произошло с ним за последние несколько недель. Вспомнилось о долге Кащею – это было на сегодняшний день самым важным: шутки могли закончиться в одночасье, и тот мог запросто прижать его, Сергея, для начала опять отобрав у него машину. К дому матери подъехал, четко осознав план своих действий.
Он открыл дверь в квартиру своим ключом. Мать должна была уже уехать на работу, а этот… Хотя, какая ему разница, где ее любовник?
Он пришел, чтобы найти документы на квартиру. Раньше, когда они с матерью жили еще вдвоем, его не интересовало, где лежат бумаги. Предположить, конечно, можно – в кабинете деда. Но это – самая большая комната. Одних книжных шкафов здесь четыре, в каждом по шесть ящиков. Письменный стол, широкая тумба под телевизором. И опять – ящики, ящики. Да, еще трехстворчатый гардероб с антресолями. Стоп, его-то как раз и нет, выкинула матушка во время ремонта.
Сергей прошел на кухню. В холодильнике, он знал, стоял графин с соком. Он открыл дверцу. «Да, балуете вы своего альфонса, Алла Арсентьевна», – подумал недобро, увидев на полке банку красной икры и нарезанный осетровый балык на тарелке. Подцепив тонкий ломтик двумя пальцами, отправил его в рот.
Хрустальный графинчик стоял, но сока в нем было с полстакана. «Вылакал с утреца, урод!» – уже разозлился Сергей не на шутку, выливая остатки в стакан.
Оставив немытый стакан и пустой графин на кухонном столе, Сергей вышел в коридор. Дверь в кабинет деда находилась рядом с его бывшей детской. Открыв ее, он остановился. Ему на миг показалось, что пахнуло дымом дедовых сигарет, которых тот выкуривал по пачке в день. Он сам курит сейчас эту же марку.
…Сергей не знал, любил ли его дед Арсентий. Малышом он, конечно, забирался к нему на колени, о чем-то лопотал, таскал в его комнату игрушки, расставляя танки и солдатиков на зеленом сукне письменного стола. Дед не прогонял, что-то даже ему показывал, наверное, как правильно выстроить пехоту, но играл с ним недолго: обязательно кто-то в это время звонил по телефону, после чего тот одевался и уходил, потрепав внука на прощанье по стриженой макушке. Когда Сергей стал старше, отношения с дедом почти прекратились. Он, конечно, заходил в кабинет, но разговор, как правило, не клеился, опять-таки звонил телефон, дед отвечал, Сергей, не дождавшись своей очереди на порцию внимания, уходил, унося в душе неприятный осадок своей ненужности предку. Иногда при виде входящего к нему внука, дед что-то торопливо прятал в ящик стола. Это было уж совсем обидно: Сергей тогда считал себя уже достаточно взрослым, чтоб понять старика. Он пытался задавать вопросы, но дед лишь отмалчивался, досадливо морщась. А вот с матерью они запирались в кабинете часто и надолго.
Теперь он знает, о чем они говорили…
Сергей решил начать с ящиков стола. Ему повезло сразу: в первом же лежала пластиковая папка с надписью «Недвижимость». Он вынул свое свидетельство на владение долей квартиры и положил на стол. Папку вернул на место.
Зачем он стал выдвигать все остальные ящики один за другим, Сергей объяснить вряд ли бы смог. А зачем он взломал замок самого нижнего в правой тумбе, тем более. Но документы, что были в старой картонной папке с веревочными завязками, повергли его в шок. Он всегда считал себя единственным ребенком у матери. Он, Шустов Сергей Георгиевич тысяча девятьсот девяносто первого года рождения, – единственный сын! Тогда, чье же свидетельство о рождении он держит сейчас в руках? Кто такая Леонтьева Вероника Арсентьевна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения? Кто она ему, если в графе «родители» стоит имя его матери? Леонтьевой Аллы Арсентьевны! Кто, если не сестра?
«Что ж, мамочка! Есть предмет для разговора. Придется тебе объяснить, куда делась девочка, рожденная тобой в шестнадцать лет!» – подумал он, забирая метрику с собой.
Глава 46
Зося Адамовна проснулась рано, но вставать с кровати не спешила. Она уже давно приучила себя выполнять специальный комплекс упражнений лежа, растягивая застывшие за ночь позвоночник и мышцы спины и ног.
Зося Адамовна была уверена, что все еще живет только по одной причине – она должна увидеть Сашеньку и многое ему рассказать.
Она догадывалась, что и Саша не говорит ей всей правды о себе. Но даже подумать о такой «профессии» для него не могла! Звонок этой женщины заставил остановиться на миг ее сердце. Очнулась только в клинике. «Хорошо, что Казимир не спрашивает меня об этом звонке. Наверное, боится напомнить. Как бы я ему смогла объяснить причину моего обморока после разговора?» – Зося Адамовна почувствовала приближение головной боли. Рука сама потянулась к коробке с лекарствами.
