Не только непривычный климат и природа создавали трудности французам - не меньшим испытанием для них стало отношение местного населения. Уже упомянутый выше Пистр пишет: «Я задаю вопрос самому себе, как правительство Франции пошло на подобное предприятие и подвергло опасности армию в сорок тысяч человек, отправив ее подчинять столь свирепых и столь темных людей»
.
Несмотря на заверения наполеоновской пропаганды на страницах Courrier de l'Égypte в преданности и благодарности местного населения французам, источники личного происхождения показывают иную картину. С первых дней вторжения оккупанты столкнулись с противодействием египтян. Неизвестный пишет своей возлюбленной: «Мы встречаем везде сильное сопротивление и еще большее предательство. Для француза в одиночку невозможно пройти через населенный пункт расстояние даже в один мушкетный выстрел, не рискуя быть убитым или стать жертвой ужасающей страсти, которая распространена в этой стране, особенно среди мамлюков и арабов- бедуинов»
. Контр-адмирал Перре также сообщает другу о подстерегающей везде французов опасности: «Я тебя уверяю, если б эти люди [крестьяне] умели стрелять, мы бы уже были убиты»
. Капитан Ге в письме родителям пишет об упорстве сопротивления местного населения: «Представьте себе, что нам пришлось сражаться с варварами, которые не знают правил войны и, как следствие, используют всю возможную жестокость против несчастных французов, оказавшихся в их руках: одним они отрезают уши, другим носы, третьим - головы и делают другие вещи, о многих из которых я помню и холодею при мысли о них»
.
Не только стычки с племенами бедуинов и с мамлюками досаждали французам, но и враждебное отношение жителей городов и деревень. Догеро в своем дневнике отмечает, что крестьяне не хотели давать французам ни воду, ни еду даже за деньги: «Мы не смогли испить воды из болотца, находившегося неподалеку от деревни и имевшего трупный запах. Местные жители не хотели даже за золото нас туда отвести. Они нам казались настолько подозрительными, что мы даже направили пушки на их жилища, чтобы их припугнуть»
; «Там, как и в других деревнях, которые мы проходили, мы могли достать пропитание только угрозой кары и за деньги. Но население пренебрегало нашими деньгами... они были злобными и убивали французов, если те шли поодиночке»
. Часто в дневниках упоминается о массовом бегстве крестьян, с семьями, скотом и продовольствием при приближении французских войск, о чем писал Пуссьельг в отчете Директории
.
Немусульманское население относилось к французам в целом более доброжелательно и сотрудничало с ними активнее. Впрочем, и мусульманам приходилось так или иначе взаимодействовать с завоевателями, потому как они прекрасно знали, что сопротивление чревато расправой: в своих прокламациях Бонапарт прямо предупреждал об этом. Первая же прокламация содержала следующие слова: «Да будут дважды благословлены те жители Египта, которые перейдут на нашу сторону, - их положение улучшится, и они повысятся в чинах. Да будут благословлены также те, кто останутся у себя дома и не присоединятся ни к одной из воюющих сторон. Когда они нас узнают лучше, они поспешат стать на нашу сторону от всего сердца. Но горе, горе тем, которые станут на сторону мамлюков и будут сражаться против нас. Не найдут они после этого пути к спасенью и бесследно исчезнут»
.
Французы заключали мирные соглашения с отдельными племенами бедуинов, организовывали в населенных пунктах администрацию с участием местных жителей. В то же время французское командование предписывало солдатам уважать традиции страны. В дневниках нередко встречаются упоминания и о том, что жители того или иного населенного пункта хорошо отнеслись к французам, и это действительно могло иметь место
. Тем не менее основным стимулом для египтян, если не дружить с французами, то хотя бы сохранять нейтралитет, была не благодарность «освободителям», как утверждала наполеоновская пропаганда, а страх. В воздухе постоянно витала враждебность. Восстания против оккупантов, когда ненависть оказывалась сильнее страха, свидетельствовали об этом, поэтому и сами участники экспедиции не строили иллюзий по поводу подлинного отношения к себе египтян. Так, Догеро писал, что во время похода из Каира в Александрию жители местечка эль-Менаир «отнеслись с большим почтением к нам, что не является обычным обращением этих господ с заблудившимися путниками»
. Портной Бернуае отмечает, как изменилось настроение населения после взятия французами Каира: «За последние несколько дней я заметил изменения в отношении турок (здесь - мусульман. - Е. П.) к нам. Та почтительность, которую они нам выказали после нашего прибытия, резко сменилась определенным тоном дерзости и презрения, что, мне кажется, ничего хорошего нам не предвещает»
. Артиллерист Брикар отмечает, что местные жители в Александрии во время Сирийской кампании открыто передавали друг другу слух о том, что скоро в Египте не останется ни одного француза
. Капитан Франсуа пишет, что во время второго восстания в Каире ярость египтян против оккупантов достигла пика
. Догеро отмечает, что после подавления второго восстания и возвращения французов в Каир, горожане были безутешны из-за высокой контрибуции, однако «они никогда не были нам так покорны, и французы до этого времени еще не были властителями всего Египта»
. Таким образом, солдаты прекрасно осознавали враждебность большей части местного населения к ним и не строили иллюзий относительно методов, коими удавалось добиться его лояльности.
Свидетельства того, что именно страх удерживал местное население от стычек с французами, встречается и у ученых. Так, инженер Жоллуа отмечает, что, когда кавалькада французов отправилась к пирамидам, египтяне вышли из домов, однако не тревожили французов и были покорны, потому что боялись их
.
Примечательно, что если в описании устраиваемых французами праздников в Courrier de l’Égypte всячески подчеркивалось участие в них местного населения и их поддержка французской армии
, то в источниках личного происхождения участники экспедиции выражали и другое мнение. Так, Бернуае пишет: «Абсурдно думать, что египтяне, приглашенные на наш праздник, полностью разделяют нашу безудержную радость! Несмотря на все их попытки скрыть свой настрой, мы без труда замечали печальные последствия того ужасного наказания, которому их подверг Бонапарт за восстание. Тем не менее они пытались выказать хорошее настроение и старались выглядеть такими, какими они не были - радостными и улыбчивыми»
. Что же касается праздников не французских, а мусульманских, которые устраивало высшее командование, то цель этих торжеств - добиться подчинения местного населения - также не ускользала от участников похода. Если газеты писали о единении французов и жителей Египта во время торжеств, то Брикар отмечает, что пока французы из политических соображений отмечали мусульманские праздники, «войска оставались под ружьем, а артиллеристы стояли на своих местах, чтобы предупредить любое восстание»
.
Подводя итог, можно сказать, что Восток, который увидели участники экспедиции, отличался от того образа, который создавала пресса Восточной армии, а также от того, с которым они могли познакомиться по книге Савари. Сочинение Вольнея им казалось более реалистичным, однако мнение обоих авторов о потенциальном богатстве Египта изнуренные походом солдаты не всегда могли разделить. Жаркий климат, дефицит продовольствия и враждебность местного населения противоречили описаниям в Courrier de l'Égypte и Décade Égyptienne благодатной страны и благодарного населения.
