Участники экспедиции постоянно подчеркивают и другую черту местных жителей - крайнюю невежественность. Брикар отмечает, что жители деревень даже не знают, сколько им лет, что, с точки зрения европейца, выглядело крайне странно: «В целом они живут как дикие животные»
. Впрочем, и о горожанах он не высокого мнения: «Городские люди чуть больше приобщены к культуре, они всегда довольно ловки в обмане, ничего не сделают, если вы не держите в руке монеты; одновременно нахальные, крикливые, злобные и довольно робкие, они всегда преданы своей трубке»
. Отмечая невежественность египтян, Бонапарт в отчете Директории пишет, что они «предпочитают пуговицу нашего солдата экю в шесть франков»
. Об этом же сообщает и Бернуае с более подробными объяснениями: в одной из деревень солдаты были поражены тем, что местные жители, продавая им продукты, брали плату не деньгами, а пуговицами. По мнению портного, разгадка проста: «В этой стране женщины вставляют монеты в качестве украшения в прически, а наши пуговицы с дырками легко спутать с деньгами. Как видишь, это проистекает из довольно недалеких взглядов и обнаруживает состояние невежества, в которое погружены эти люди»
.
Тот же Бернуае скептически описывает и другое проявление непросвещенности - суеверие. По его словам, в Каире есть дерево, которое очень почитают местные женщины, веря, что оно возвращает им девственность даже после рождения детей, а девственность, по словам портного, очень ценится у мусульман
. «Поэтому, моя дорогая подруга, ты не очень удивишься тому, что Святая Мария, рожденная в этой стране, сохранила девственность и после родов»
, - саркастически заключает Бернуае.
Соответственно, на фоне невежественных египтян французы преисполнялись убеждения в собственном культурном превосходстве, и потому в дневниках и письмах не раз приводили сцены, подчеркивавшие это. Вот как Франсуа описывает вступление армии в Каир: «Отличие нашей одежды от той, что принята на Востоке, пышность облачения наших генералов (кроме Бонапарта) и простота нашего оружия, естественная жизнерадостность наших характеров, из-за которой казалось, что мы все время смеемся, чему воображение турок подсказывало совсем иное объяснение; - все подобные особенности только усиливали величайшее изумление этих людей, не знавших культуры»
. Очевидно, что для Франсуа культура - это, прежде всего, образ жизни, принятый в его стране. Некий драгун 14-го полка также противопоставляет «восточную серьезность» французской «веселости»
.
В письмах Бернуае приводится несколько подобных сцен, сопровождаемых восхвалением определенных черт характера французов, оттеняемых окружающей атмосферой рабства и невежества. Например, портной описывает случай, когда двое гренадеров после битвы у пирамид схватили мамлюка и решили снять с него богатую красивую одежду, а потом убить, но Бернуае подбежал к ним со словами увещевания, настаивая на том, что французы должны руководствоваться гуманностью в действиях: «Я знаю, что мы - французы, и что, сражаясь за славу, независимость и свободу нашей нации, мы должны отличаться [от остальных]. Мы не должны подражать рабам, которые стали жестокими варварами только потому, что повинуются своим хозяевам и тиранам»
. По словам портного, на этот шаг его побудила исключительно гуманность, в результате чего мамлюка не только не убили, но и отправили к врачу. Удивление «восточного человека» было столь велико, что он начал предлагать гренадерам деньги за свое спасение, однако те отказались. В другой раз Бернуае описывает, как спас от наказания палками бедного торговца, поскольку, по его словам, «французские законы стоят выше турецких (имеется в виду мусульманских. - Е. П.)»
, а потому надо пресекать столь суровые кары за мелкие прегрешения.
Художник Виван Денон, описывая, как простые солдаты всячески помогали ему при зарисовке объектов египетских Фив, отмечает, что их «деликатная чувствительность» по отношению к великим памятникам древности заставила его гордиться, что он француз
.
Таким образом, именно на фоне местных жителей и их законов, французы видели себя в более выигрышном свете и осознавали себя как нацию, которая после Революции познала высшую справедливость и должна нести ее другим народам. Не зря в начале своего повествования некий драгун 14-го полка писал, что Восточная армия отплыла от берегов Мальты к Египту с целью «освободить жителей страны от тирании мамлюков»
, и эта идея высокой миссии французов, а также приобщения невежественных египтян к культуре посредством влияния европейских нравов на восточные, проходит красной нитью через сочинения как простых участников экспедиции, солдат и ученых, так и высшего командования армии.
Впрочем, в источниках личного происхождения отмечается не только варварство, но и положительные стороны жителей Египта. Так, Буае пишет о трудолюбии феллахов
, Виго-Руссильон - о гостеприимстве
, а Бернуае - о чувствительности и мягкости египтян
. Более того, были примеры, когда в результате личных контактов с кем-либо из местных жителей предвзятое негативное мнение французов относительно них менялось на положительное. Тот же Бернуае описывает случай, когда торговец-мусульманин в лавке с лекарственными травами, видя, что портной изнурен болезнью, напоил его лечебным сиропом, хотя тот попросил всего лишь стакан воды. Бернуае, по его словам, насторожился и подумал, что, возможно, ему дали отравленный напиток, и только придя домой и расспросив своего переводчика, он осознал благие намерения мусульманина и был глубоко тронут ими
. Франсуа пишет об одном мамлюке, который всячески помогал французам. Это так поразило капитана, что он даже констатировал: «Признаю, после такого поступка я заметил, что этот народ совершенно не заслуживает той репутации варваров, какую ему приписывают»
. Впрочем, отмечает Франсуа, подобное поведение столь «противоположное... привычным представлениям о восточном характере» было данью уважения «великому характеру» французов и стало «наиболее прекрасным свидетельством славы, которую мы обрели в Египте»
.
Что касается условий жизни египтян, то облик восточного города явно поразил французов несхожестью с европейскими городами. Как пишет Моран, «пропитанный дымом воздух, заполненные экипажами, лошадьми и путешественниками широкие улицы и дороги в обрамлении прекрасных домов - все это обычные признаки того, что вы приехали в хоть сколько-нибудь значительный европейский город»
. Но в Египте, продолжает Моран, «ничего не напоминает того, к чему мы привыкли»
. Особенно поражала французов бедность городов и невзрачные жилища египтян. Некий Авриёри в письме подруге с ужасом восклицает: «Все, кто бывал в стране, говорят, что Александрия - красивый город. Что же тогда должно быть в остальных местах? Вообразите себе скопище плохо построенных и беспорядочно расположенных одноэтажных домов; красивые [дома] имеют балконы, маленькие деревянные дверцы, замки; окон нет, а только деревянные решетки, настолько частые, что никого невозможно увидеть сквозь них; узкие улицы, за исключением квартала франков и того района, где живут богатые»
. Брикар пишет об Александрии: «Только их богачи имеют какие-то удобства; мелкие лавочники и поденщики спят на соломенных циновках; бедняки спят в грязи, как в Европе животные. Из-за того, что они никогда не раздеваются, на них полно паразитов; на окнах у них решетки, как в женских монастырях»
. Более того, некоторые участники экспедиции отмечают, что люди в Египте зачастую живут в одном помещении со скотиной
. Что же касается такого не знакомого французам архитектурного элемента, как машрабии - узорчатые решетки
, то Моран, описывая Каир, так же, как и Брикар, утверждает, что они навевают ему «мысли о тюрьме и насилии»
. А вот Вийер дю Терраж, напротив, считает, что подобная конструкция оригинальна и красива
.
