Всю дорогу до Литл-Поувика Ровена не произнесла ни слова, зато Марк с горящими глазами говорил о лошадях и все продолжал благодарить маркиза.
Когда фаэтон остановился перед дверью их дома, Марк спросил:
— Можно мне подойти к лошадям, милорд?
— Если хочешь, — позволил маркиз.
Марк соскочил с фаэтона, едва он успел остановиться, и подбежал к передней лошади раньше Сэма.
Когда Ровена откинула покрывавший ее колени плед, маркиз тихо произнес:
— Так я прощен?
— Нет.
— Как это нехорошо с твоей стороны!
— Вы просто пытаетесь подкупить Марка, так же как подкупили Гермиону и, конечно же, папу, — воскликнула Ровена, не пытаясь скрыть своего возмущения.
— Какое неприятное слово — «подкупить».
— А то, что вы делаете, — это действительно неприятно. Пытаетесь обмануть всех, чтобы вышло по-вашему.
— Мне всегда говорили, что в любви и на войне хороши все средства. А у нас с тобой — и то, и другое, Ровена.
— Скорее это просто война, — возразила девушка. — И раз вы готовы использовать любое оружие, мне придется сделать то же самое.
Маркиз ничего не ответил.
С ловкостью, удивительной для человека, недавно оправившегося от серьезных травм, он спрыгнул с фаэтона и предложил руку Ровене.
Невозможно было избежать этого, и девушка оперлась на его руку. Поставив Ровену на землю, маркиз прижал ее к себе.
Несмотря на всю свою решимость, несмотря на то, что Ровене почти удалось убедить себя, что она ненавидит этого человека, сердце ее словно перевернулось в груди, а по телу пробежала горячая волна радости.
И Ровена поняла, к собственному раздражению, что все это не осталось не замеченным маркизом, потому что он улыбнулся и приподнял шляпу.
— Кажется, ты не настроена принимать гостей, — сказал он. — Поэтому я не стану навязывать свое общество.
Пока маркиз говорил все это, к ним подошел Марк.
— Хочу сказать тебе, Марк, — обратился к нему маркиз, — что завтра утром я уезжаю в Лондон.
— Уезжаете?
Марк был явно расстроен услышанным.
— Только на три-четыре дня, — успокоил его маркиз. — Возможно, вы не знаете, но на первое августа в Лондоне назначены грандиозные торжества, принц-регент хочет воздать особые почести герцогу Веллингтону. В Карлтон-хаузе будет грандиозный прием, на котором я должен присутствовать.
— Но вы не останетесь там надолго? — забеспокоился мальчик.
— Постараюсь вернуться как можно скорее, — ответил маркиз. — Возможно, второго, а уж третьего-то наверняка. А потом ты приедешь в Свейнлинг-парк, и мы выберем лошадь, на которой ты можешь тренироваться до начала сентября.
— А после этого я поеду в Итон? — спросил Марк.
— Да, — кивнул маркиз. — И я собираюсь многое рассказать тебе об этой школе, чтобы тебе было там не так страшно на первых порах.
— Спасибо, милорд, большое спасибо! — воскликнул Марк. — А вы не забудете о моей лошади?
— Обещаю, что пошлю за тобой, чтобы ты смог ее выбрать, как только вернусь из Лондона. — Улыбнувшись, маркиз добавил: — А пока ты должен побольше заниматься. Ведь когда начнешь учиться верховой езде, для этого будет гораздо меньше времени.
Он сказал это все весело и непринужденно, но Ровена видела, что Марк понял: это приказ.
— Обещаю вам, — сказал он.
Пока Марк говорил с маркизом, Ровена стояла на месте, понимая, что было бы невежливо уйти сейчас. Хотя, если судить по владевшим ею эмоциям, гораздо разумнее было бы уйти немедленно.
— Теперь, когда все уладилось, — улыбнулся маркиз, — я надеюсь, Ровена, что вы будете с нетерпением ждать моего возвращения.
Марк внимательно прислушивался к разговору, и Ровена не могла ответить так, как ей хотелось бы.
Она не собиралась давать маркизу руку, но он сам завладел ее ладонью, которую поднес к губам, прежде чем девушка успела его остановить.
Пока маркиз говорил с ее братом, Ровена успела снять перчатку, и теперь кожа ее пылала от прикосновения его губ.
Она невольно сжала пальцы.
Маркиз поднял голову и заглянул в глаза Ровене. Потом он надел шляпу и сказал:
— До свидания, Марк. Заботься получше о своей сестре. Она — особенная женщина.
Он забрался в экипаж, Сэм тронул коней, и они рванулись с места, прежде чем тот успел вскочить на место рядом с хозяином.
Ровена не хотела видеть, как уезжает маркиз, поэтому она вошла в дом, оставив Марка махать, стоя на ступеньках, пока фаэтон не скрылся из виду.
Ровена успела подняться по лестнице на второй этаж, когда Марк окликнул ее:
— Ну разве все это не чудесно, Ровена? Как ты думаешь, он не забудет про лошадь?
— Нет. Уверена, что нет, — сухо ответила Ровена.
Она направилась к своей комнате, но Марк снова спросил:
— Папа очень сердится на меня? Повернувшись, Ровена облокотилась о перила.
— Папа ничего не знает, Марк. Я нашла твою записку уже после его отъезда. Я ничего не собираюсь говорить ему. Ты должен обещать мне, что тоже не скажешь. Папе было бы очень неприятно узнать, что ты хотел убежать из дома.
— Нет, конечно же, я ничего не скажу, — пообещал Марк. — Ты такая молодец, Ровена, что не стала ему говорить.
— Просто тебе повезло, что папа уехал очень рано утром и не видел твоей записки. Я порву ее, и мы забудем об этом происшествии. Ты понял меня?
Марк кивнул.
А потом вдруг воскликнул так громко, что слова его эхом раздались в прихожей.
— Охота, Ровена! Я буду охотиться! Ты только представь!
«Все бесполезно, — подумала Ровена. — Маркиз пленил его».
Он одержал победу над Гермионой и Марком и — Ровена вынуждена была признать это — над ее отцом.
Оставались только Лотти, которая была слишком мала, чтобы стать надежной союзницей, и сама Ровена.
— И все же он не победит! — вслух произнесла Ровена, входя в свою комнату. — Раз он готов использовать любое оружие, я тоже воспользуюсь единственным, которое есть у меня.
Ровена ехала в Лондон в дорожном экипаже и поглядывала в окошко кареты: не обгоняет ли их по дороге фаэтон маркиза.
Впрочем, вспомнив, как рано утром она выехала, девушка решила, что это маловероятно.
Зажатая между толстой женой фермера и не менее солидным джентльменом, который с самого начала путешествия задремал, мирно посапывая, Ровена думала о том, что более безрассудного поступка она еще не совершала. Девушка очень надеялась, что отец не станет волноваться, прочтя оставленное ею письмо.
