Хотя у кого их отстаивать? Не у Анабелл же! У неё свои интересы, и она как раз делает всё, чтобы я поскорее адаптировалась к этому миру. А с кем мне тут воевать? С сэром Перси? Со всем викторианским обществом? С женихом и прочими магами? Это же бессмысленно. Едва ли я смогу доказать кому-то свою правоту…
От этих мыслей настроение испортилось окончательно, и я отложила ноты в сторону. Все песни, которые мы исполняли вместе с Анабелл, мне уже приелись, и я отчаянно скучала по той музыке, которую слушала в двадцать первом веке – по разным направлениям тяжёлого рока, на фоне которых викторианская музыка казалась красивой, но после долгого исполнения становилась невероятно тягомотной. И сейчас, подумав, что у меня больше нет никаких сил исполнять то, что было популярно в девятнадцатом веке, я запела песню, которая являлась заглавной темой из одной компьютерной игры, также оставшейся в моём родном две тысячи пятнадцатом году. В песне не было никаких современных понятий и терминов (потому что игра была стилизована под Средневековье), и она была об общих вещах – о тёмных временах и трудностях пути, и о надежде, которая бывает так необходима, чтобы продолжать идти вперёд. Песня всегда мне очень нравилась и цепляла за живое, но спеть её самостоятельно мне никогда не удавалось, поскольку в припеве и каждом куплете полагалось высоко тянуть ноты. Голос мисс Барнс же с лёгкостью справился с этим препятствием, и к середине песни я позабыла о плохом настроении и подавленности. Словно в комнате пел кто-то другой, а я слушала знакомые слова, произносимые чужим – и в то же время моим – голосом. Отсутствие музыки меня сейчас нисколько не смущало – она просто не была мне нужна. Было в этой песне что-то такое, что действительно заставляло думать о надежде, о том, что за самой тёмной ночью обязательно придёт рассвет… Последняя строка заканчивалась высокой нотой, после которой песня словно оборвалась, и я замолчала, слегка оглушённая возникшей тишиной. Как же это было прекрасно! Если бы у меня была возможность вновь встретиться с настоящей Элизабет Барнс, я бы обязательно от всего сердца поблагодарила её за эти чудесные впечатления…
Раздавшиеся в дверях редкие хлопки вынудили меня подпрыгнуть на месте и стремительно развернуться, так что я чуть не слетела со стула на пол. Я ожидала увидеть на пороге Анабелл, но вместо неё, к моему удивлению, там стоял тот самый джентльмен, которого чуть не переехал сэр Перси. Он был всё ещё бледен, но уже вполне пришёл в себя. Ссадина на лбу была аккуратно промыта, а костюм местами испачкан после падения на грязную мостовую, но всё равно джентльмен явно принадлежал к состоятельным кругам. Хотя на аристократа он, пожалуй, похож не был… Джентльмен был уже немолод, лыс, но с бакенбардами, которые переходили в густые усы и бороду. На носу у него сейчас было пенсне, которого я не заметила сразу, и которое уцелело после происшествия на улице. На меня джентльмен смотрел с таким восторгом, что мне невольно захотелось подняться и раскланяться, как в театре.
– Прошу прощения, что прервал ваше уединение, мисс, будучи непредставленным, – очень искренне извинился гость.
– Ничего страшного, – отозвалась я, и только после этих слов подумала, что благовоспитанной девице девятнадцатого века следовало бы высказать своё «фи» на такое бесцеремонное вторжение, но я пока продолжала мыслить категориями своего времени. – Как вы себя чувствуете, сэр?
– Гораздо лучше, мисс, гораздо лучше. Благодарю вас. Уверяю вас, этот инцидент не стоит вашего беспокойства. Однако, мисс, не могу не заметить – ваш голос… завораживает. Он поистине прекрасен! Я уже много лет не слышал столь чудесного исполнения!
В его последних словах зазвучал настоящий восторг, и я смутилась, про себя подумав, что напрочь забыла закрыть дверь музыкальной комнаты, так что моё пение наверняка донеслось и до первого этажа.
– Вы очень добры, сэр.
– Мистер Хогарт! – на лестнице послышались быстрые решительные шаги, и на пороге возникла Анабелл. Увидев нас вдвоём, она неодобрительно поджала губы, и я вспомнила об очередном правиле викторианцев – не оставлять незамужнюю девушку наедине с мужчиной.
Джентльмен же лишь виновато развёл руками:
– Приношу свои извинения, мисс Грэм. Пение молодой мисс просто обворожительно. Ах, как жаль, что она аристократка! И к тому же не замужем!
– Мистер Хогарт! – возмутилась Анабелл. Даже мне последнее замечание пострадавшего показалось странным, но Анабелл словно по-прежнему играла роль чопорной гувернантки, хотя прекрасно поняла, к чему относилось это замечание.
– Что вы имеете в виду, сэр? – прямо спросила я, смягчив вопрос вежливой улыбкой. Но ответила мне неожиданно Анабелл:
– Мисс Барнс, позвольте представить вам мистера Хогарта – директора театра на Друри-Лейн. Он же главный режиссёр. Мистер Хогарт, это мисс Барнс, дочь сэра Реджинальда Барнса.
Судя по лицу гостя, моё имя ему ни о чём не говорило. Я же сама с интересом его разглядывала. Директор театра? Это что-то новенькое после моих здешних знакомых благородного происхождения…
– К сожалению, наш театр переживает сейчас не самые удачные времена, – печально вздохнув, сообщил мистер Хогарт и сложил пухлые ладони на животе. – Но мы стараемся, как можем. Ах, мисс Барнс, ваш голос не должен пропадать в музыкальных комнатах! Другие тоже должны знать об этом сокровище! Ах, если бы только вы могли…
– Мистер Хогарт, вы переступаете черту… – опять строго начала Анабелл, но я не дала ей договорить, поскольку всё никак не могла взять в толк, что он имел виду.
– Прошу прощения, сэр, но о чём вы говорите?
– О вашем таланте, разумеется! – пылко вскричал он. Директор так разволновался, что вытащил носовой платок в синюю клетку и вытер лоб и щёки. – С таким голосом вы должны выступать на сцене! Ах, мисс Барнс, если бы вы были актрисой, наш театр снова стал бы знаменитым и востребованным!
Я невольно улыбнулась, приняв его слова за милую шутку.
– Благодарю за лестные слова, сэр, но у меня нет актёрского таланта. Я не умею играть.
– Вам и не было бы необходимости играть в спектакле! – лицо директора театра стало мечтательным – он явно ушёл в свои мысли и нас уже не замечал. – Только представьте: конец первого действия. Антракт. Зрители скучают, дожидаясь продолжения. И тут появляетесь вы. Публика поначалу теряется, не понимая, что происходит и чего ждать. И тут вы начинаете петь. Исполняете что-нибудь весёлое и быстрое или же грустное и торжественное – в зависимости от пьесы. Все заворожены, восхищены вашим исполнением. Зрители будут в восторге.
Я представила себе рисуемую мистером Хогартом картинку. Внезапно она показалась мне вполне интересной, захватывающей и – что самое невероятное – не такой уж фантастической. Но в следующий миг раздалось язвительное покашливание, и я обнаружила, что Анабелл смотрит на меня с выражением, исполненным глубокого скепсиса.
– При всём уважении, мистер Хогарт, мисс Барнс – леди. К тому же, в скором времени она станет графиней. Ей не подобает петь на сцене.
