– Не потеряешь, – легкомысленно отозвался Джеймс и провёл рукой над кольцом. В тот же момент я ощутила, как оно сжалось и теперь плотно обхватывало палец, словно было сделано точно мне по руке.
– Но если его кто-нибудь на мне увидит?! Такую вещь не отдают любовнице!
На последнем слове я запнулась, сообразив, что только что сказала, а Джеймс посмотрел с лукавой улыбкой.
– Значит, любовнице? – с интересом уточнил он, а я, залившись помидорным румянцем, попыталась справиться со смущением.
– В театре и так все считают, что мы любовники, – наконец выдавила я, не зная, куда деться от его слегка насмешливого взгляда. – А увидев твоё кольцо на мне, только укрепятся в этой мысли!
– Я отдал его тебе, потому что не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – Джеймс наконец-то сжалился надо мной и посерьёзнел, а я выдохнула с облегчением. – Опасность вполне реальна, и меня мало волнует, что будут говорить другие. Впрочем, вчера ты это, наверное, и так поняла. И я надеюсь… – он на секунду запнулся, а потом коснулся рукой вуали на мне, – надеюсь, что когда-нибудь ты начнёшь мне доверять.
Я несколько раз неловко кивнула, рассматривая подарок и привыкая к его тяжести на руке, и вздрогнула, когда услышала следующий вопрос:
– «Бетси» – это от Элизабет?
– Д-да, – с опаской подтвердила я, не понимая, почему его это вдруг заинтересовало, и нервно затеребила кольцо на пальце. Догадался, что ли?..
– А почему ты взяла сценическое имя «Бетси»? Оно слишком… сухое.
Я неопределённо пожала плечами, поскольку не объяснять же, что это было домашним именем, которое мне первым пришло на ум! Пока я придумывала, что бы сказать, Джеймс внезапно спросил:
– Могу я называть тебя «Элиза»? Мне кажется, это имя тебе подошло бы больше.
Наверное, если бы мне на голову в этот момент упал шкаф, я бы чувствовала себя менее оглушённой. Потом изумлённо уставилась на кольцо на пальце. Джеймс видел это движение… Нет, не может быть! Элиза?! Элиза?!!
Пока мой мозг в панике пытался осмыслить происходящее, Джеймс тоже над чем-то размышлял, а потом вдруг махнул рукой, и в ту же секунду плотные шторы на окне закрылись сами собой, создавая в комнате полумрак. Небо снаружи оставалось хмурым и неприветливым, и оттого в помещении стало ещё темнее. Всё ещё не придя в себя после совершенно безумной, невероятной догадки, я только растерянно моргнула.
– Что ты…
Я осеклась, потому что он повернулся ко мне и откинул вуаль с моего лица, как фату с невесты. И прежде, чем я успела отпрянуть или задать очередной глупый вопрос, поцеловал меня.
Да, он мог меня узнать. За окном всё же не ночь и, присмотрись Джеймс повнимательнее, он вполне мог бы увидеть перед собой свою сбежавшую жену, несмотря на парик. Да, я не имела никакого представления, как всё будет складываться дальше, а ситуация уже закрутилась – хуже не придумаешь.
Все эти мысли были очень правильные, рациональные, так что я похвалила себя за такой практичный подход к делу, а затем отпихнула их на задний план вместе со здравомыслием и привстала на цыпочки. Джеймс держал одну руку у меня на затылке, словно боялся, что я попытаюсь удрать, и, наверное, если бы с меня случайно свалился парик, я бы даже не заметила.
Этот поцелуй был… другим. Если в нашем прошлом (и я не имею в виду «свадебный») ощущалась тоска по ушедшему, тому, чего уже никогда не вернёшь, то в этом, наоборот, было… обещание. Ожидание. Надежда на что-то большее…
И плевать на всё остальное!
– Этого определённо стоило ждать, – тихо сказал он, когда мы наконец-то отстранились друг от друга.
– Возвращайся скорее, – всё ещё с трудом отдавая себе отчёт в происходящем, выдохнула я.
Он улыбнулся. Моё сердце пропустило удар.
– Не задержусь ни на секунду, – пообещал он. Затем аккуратно вернул вуаль на место, и шторы снова разъехались, пропуская в комнату тусклый серый свет. – До встречи… Элиза.
– До встречи, Джеймс.
Он ушёл, а я медленно опустилась на кровать. Всё случившееся можно было бы назвать фантастическим сном, если бы не массивное кольцо-артефакт на моём пальце. И я, наверное, ещё нескоро бы обрела способность соображать, целиком поглощённая мыслями о поцелуе и о Джеймсе, если бы не это имя.
Элиза.
Значит, я ошибалась. История не изменила свой ход, а шла именно по тому пути, по которому и должна была. События развиваются именно так, как мне в двадцать первом веке рассказывали Майкл и Розмари. И теперь понятно, почему Джейн Эшфорд так сильно напоминала им их предыдущую помощницу-немага. Почему Джеймс несколько раз повторил, как сильно я похожа на его предыдущую возлюбленную. Почему таинственная возлюбленная Джеймса, которая у него должна была быть в девятнадцатом веке, всё никак не появляется на сцене. Не потому, что я действительно так похожа на некую Элизу.
А потому, что я и есть эта Элиза. И была ею с самого начала.
Чёрт подери всё на свете.
* * *
В целом, следующие две недели прошли вполне мирно и спокойно, и никаких невероятных открытий больше не было. Жить только в образе актрисы оказалось намного проще. Больше не надо было соблюдать дурацкие правила и можно было оставаться собой в полной мере. Я неплохо обжилась в гостинице, а до театра теперь добиралась пешком, хотя обратно всегда возвращалась в кэбе – представление заканчивалось поздно, и мне не хотелось найти лишних приключений в лице ночных грабителей или кого похуже. Тёмные маги пока тоже никак не давали о себе знать, но кольцо я продолжала носить и, как я и предполагала, в театре моё новое украшение истолковали самым простым способом. Я не спорила, поскольку мой статус «любовницы графа Блэквуда» давал свои преимущества – в частности, помогал отшивать новых поклонников. Конечно, мою гримёрную после выступлений они не осаждали целой толпой, но время от времени появлялись.
Спокойствие оказалось нарушено примерно через полторы недели после отъезда Джеймса. Ещё по дороге в театр мне показалось, что вокруг творится что-то не то – на улице снова бушевал сильный ветер, а в пекарне, куда я зашла, чтобы купить булку к обеду, дама солидного возраста что-то обсуждала приглушённым голосом с соседкой – продавщицей из бакалейной лавки напротив. Вторая поглядывала зорким взглядом в сторону бакалеи, чтобы не пропустить покупателей, и в то же время умудрялась что-то возбуждённо рассказывать. Обе были так увлечены разговором, что едва обратили на меня внимание. Больше по дороге я никуда не заходила, но мне показалось, что даже прохожие на улице были чем-то подавлены. Неподалёку от театра и вовсе обнаружился какой-то проповедник, громко, на всю улицу, вещавший о важности спасения души и о том, что мир захватывают демоны, которых послал сатана. Вокруг него собралась небольшая толпа, хотя проповеднику приходилась прилагать большие усилия, чтобы перекрикивать ветер.
В театре я сбросила плащ и вошла в зрительный зал. Здесь было холодно, и я пожалела, что оставила в гостинице шаль. Репетиция ещё не началась, но абсолютно все актёры уже сидели здесь и тоже взволнованно переговаривались. Даже Сара уже пришла, хотя она регулярно опаздывала, а МакКинли выглядел подозрительно трезвым. Гровер был единственным, кто сидел в отдалении, не принимая участия в беседе, и с мученическим видом глядел в окно. Маргарет выглядела непривычно мрачной и напряжённой. Лилиан перешёптывалась с Анной точно так же, как булочница с бакалейщицей. Мастерс постоянно тянулся к трубке, торчавшей из внешнего кармана его сюртука, но в последний момент вспоминал, что Хогарт категорически запрещал курить в зрительном зале и одёргивал сам себя. Все актёры были в сценических костюмах, и выглядело это гротескно – словно в конец девятнадцатого века перенеслась группа людей прямиком из Средневековья.
