Лина так глубоко погрузилась в свои размышления, что, отправившись в столовую, едва отвечала на приветствия офицеров. Впрочем, многие из них были так же озадачены своими делами, и восприняли ее отстраненность совершенно спокойно. Только полковник Олдстоун пытался развлечь разговором:
– Добрый день, госпожа Роден! Наши музыканты не помешали вашему сну?
– Музыканты? – Александрина обратила внимание на то, что перед ней уже стоит тарелка с густым супом, в котором плавает что-то непонятное, и осторожно зачерпнула ложкой не решаясь попробовать.
В супе обнаружились кусочки сушеной рыбы – довольно мелкой и костистой, поэтому она без сожаления отложила ложку и принялась внимательно слушать мужчину.
– Да, наш сводный оркестр сегодня с утра репетировал на плацу, и барабаны били так громко, что в классах, расположенных с той стороны дрожали стекла, – поделился мужчина.
– Я готовилась к занятиям и так увлеклась, что ничего не слышала, – призналась фея. – А что оркестр Корпуса так хорош?
О, вот этот вопрос задавать не стоило! Сразу несколько мужчин включились в разговор и стали убеждать девушку, что лучшего военного оркестра и сыскать нельзя!
– Они, конечно, немного перебарщивают с клапанами, – вздохнул усатый майор.
– И барабаны приходится менять регулярно, – поддакнул худой молодой человек в чине прапорщика.
– Зато на королевском параде наш Корпус был самым выразительным! – повысив голос, сказал крепенький невысокий капитан, судя по значку на мундире, прежде служивший в кавалерии.
– Это очень интересно, господа, – мягко улыбнулась Александрина, – если позволите, в ближайшее время я хотела бы посетить репетицию…
– О, госпожа Роден, нам будет очень приятно, – выразил общее мнение майор, – ждем Вас завтра на плацу, сразу после завтрака!
– После завтрака, разве у кадетов не будет занятий? – удивилась девушка.
– Божий день, госпожа Роден, – напомнил Олдстоун, – после утренней службы занятий не будет, только музыка, рисование и танцы для желающих, зато вечером будет бал с Королевской Школой для юных леди.
– О, я совсем позабыла, – смутилась Лина. – Новая обстановка так захватила меня. Но я непременно хочу послушать ваш оркестр!
Вдохновленные преподаватели еще долго расписывали ей прелести кадетского оркестра, а фея думала о том, что ни разу не встречала страхов на плацу или…в бальном зале. А ведь дети боялись! До трясущихся коленок боялись выходить в круг, до обмороков волновались за произведенное впечатление, и слезы ужаса не были редкостью… После бала в коляске взглянуть было некуда от мелких, но цепких тварюшек, а вот в самом зале они притухали, сбегали на лестницы, в коридоры, что-то гнало их. Уж не музыка ли?
Решив проверить свою догадку, девушка торопливо допила яблочный взвар, и вернулась в комнату. На двадцатый день рождения преподавательницы Школы сделали ей необычный и довольно дорогой подарок – музыкальную шкатулку. Александрина подозревала, что безделушку на самом деле оплатила директриса, но это было неважно. Прелестная вещица, инкрустированная перламутром, была бережно завернута в платок и спрятана на дне сундука. Встав на колени перед огромным деревянным ящиком, девушка извлекла свое сокровище, развернула синий шелк с серебряным тиснением, погладила полированное дерево, поскрипела серебристым ключиком и открыла крышку.
Мелодий было всего четыре, каждая соответствовала времени года. Картонный кружок, спрятанный в обивке крышки, поворачивался, обозначая смену сезона и мелодии. Серенькая бархатная бумага с вырезными снежинками из серебряной бумаги – для зимы, голубая атласная ткань с зелеными листочками, выписанными акварелью, – для весны, синий шелк с золотистыми колосьями – для лета, и дождливый серый муар – для осени. Гладкий зеркальный круг в самой шкатулке тоже менял свой внешний вид в зависимости от сезона: зимой он казался серым льдом, по которому скользила танцовщица, весной он становился озером, летом – зеленым лугом, а осенью – засыпанным желтой листвой кусочком парка.
Прослушав хрупкую мелодию зимы, Александрина решительно встала, закрыла крышку, накинула на плечи теплую шаль и пошла в подвал. Следовало проверить версию, как можно скорее.
Внизу ничего не изменилось – дракот сидел на Рихарде и пощелкивал зубами. Увидев фею, страх оставил своего носителя, просочился сквозь прутья решетки и закрутился у ее юбок. Правда теперь зверь сразу уменьшил свои размеры и чешуей ткань не рвал. Лина собрала влагу со стен, слепила мячик и отправила зверя играть, а сама открыла шкатулку, завела ее и стала наблюдать. Звуки музыки разбудили сына доктора. Он медленно встал, потряс головой, словно не верил своим ушам, и подошел к самой решетке.
Взгляд мужчины был подобен взгляду побитой собаки, и все же он с жадностью смотрел на изящную вещицу в круге света, словно не понимая, что это такое. Девушка подошла чуть поближе повернула безделушку так, чтобы Рихард видел внутреннее убранство шкатулки, надеясь, что это тоже поможет. Какое-то время измученный пленник собственного ужаса стоял, покачиваясь, вслушиваясь в мелодию, и лицо постепенно его светлело. Но упрямый дракот вернулся, заметив непорядок и снова накинулся, заставив сына доктора закричать. Александрина и сама вздрогнула, хотелось закрыть уши, убежать и не пытаться больше бороться с этим ужасом. Она уже почти развернулась к выходу, и как вдруг услышала возле лестницы деликатное покашливание. Подняв лампу выше, девушка смутилась: на последней ступеньке стоял незнакомый ей унтер.
– Доброго дня, госпожа! – поздоровался он, не обращая внимания на крики Рихарда.
– Добрый день, – ответила расстроенная Александрина.
Она прекрасно понимала, какие теперь по Корпусу пойдут слухи: незамужняя преподавательница один на один с неженатым мужчиной. И не важно, что он болен и сидит за решеткой, – найдут, о чем посплетничать! Да еще музыка эта! Глупо! Как же глупо… Девушка закрыла крышку, обрывая мелодию, собираясь как можно быстрее уйти прочь. Между тем унтер подошел к решетке, поднял лампу и присвистнул:
– Ох, простите, госпожа, а тварюка-то поуменьшилась! – тут офицер повернулся к фее, и она разглядела, что один глаз у служивого был голубой, а второй – темный, почти черный.
– Так Вы видите? – удивилась Лина.
– Да, глаз мне в бою ранили, госпожа, вот им и вижу…всякое! – сказал мужчина, открывая маленькую дверку в решетке, чтобы поменять больному поднос с едой. – Так Вы музыку-то не зря принесли? – сообразил он.
– Думала, что поможет, – призналась Александрина, – иногда в таких случаях музыка помогает или пение. Вы меня извините, мне уже на занятия пора…
– Так коли не боитесь, оставьте мне эту штуку, – предложил унтер, – я тут посижу, сапоги вот потачаю, да посмотрю, помогает, али нет.
Только тут девушка заметила за плечами старого солдата сидор, чем-то плотно набитый.
– Мы тут поочередно дежурим, чтобы доктор не волновался, ну, и кормим господина Рихарда иногда, или бреем, – говорил унтер, пристраивая лампу на крюк в стене.
