Как справедливо указал Вольтер, одной из самых обсуждаемых танцовщиц в середине XVIII века была Мари Салле (1707–1756). У нее сложилась невероятная карьера. Она родилась в семье бродячих актеров и акробатов (ее дядя был знаменитым Арлекином). Они часто выступали в Париже на ярмарках. В те времена ярмарки были популярны у простого люда, но и аристократы, бывало, наведывались на площади, в надежде увидеть дерзкие пародии на любимые музыкальные произведения.
Чтобы выступать на ярмарке в начале XVIII века, требовалось немалое мастерство, особенно учитывая, что уличным актерам под разными предлогами запрещалось петь и даже говорить на сцене – эта привилегия закреплялась за актерами Парижской оперы и Комеди Франсез. В ответ было придумано, как обходить запреты: музыканты наигрывали мелодии популярных песен, песни начинали петь специальные люди, размещенные среди зрителей, а на сцене вывешивались плакаты со словами, написанными большими буквами, – что-то вроде современного караоке. Но самым грозным оружием уличных актеров была пантомима. Ее практически невозможно подвергнуть цензуре, и она процветала, превращаясь в виртуозный немой театр.
Выступления на ярмарках пользовались таким успехом, что в 1715 году уличным актерам за определенную плату разрешили исполнять так называемые комические оперы (opéras comiques) – смешение песен, танцев и диалогов.
Но ярмарки были не единственной площадкой массового искусства. В следующем 1716 году актеры commedia dell’arte при поддержке короля основали Оперу Комик, ставшую серьезным конкурентом Парижской оперы. Так что когда Мари Салле достигла совершеннолетия, в театральной жизни Парижа произошел серьезный культурный сдвиг: Парижская опера все больше увязала в собственном престиже, в то время как «легкие» формы – пантомима, водевиль и цирк – уверенно завоевывали позиции.
Салле и члены ее семьи выступали в популярных парижских театрах и, насколько нам известно, даже ездили в Лондон танцевать в театре Джона Рича «Линкольнс-Инн-Филдз», как раз в то самое время, когда Уивер выступал в «Друри-Лейне».
Однако Салле – гораздо больше, чем ярмарочная актриса. Она занималась балетом с Франсуазой Прево – выдающейся балериной Парижской Оперы, знаменитой своими смелыми выступлениями на вечерах герцогини дю Мен в замке Со. Прево отважно исполняла пантомимы в осознанно серьезном (и эротичном) стиле, дополняя ярмарочную выразительность утонченной манерой благородного танца. Например, в 1714 году она растрогала публику до слез, исполнив без маски сентиментальную сцену из «Горация» Корнеля. Открытое лицо и выразительные жесты, по-видимому, создавали ошеломительное ощущение близости и придавали эмоциональной глубины ее в целом формальному танцу.
Салле была еще смелее. В 1727 году она дебютировала в Парижской опере, но стоило ей обосноваться, как ее стали тяготить царящие там строгие правила и раздражать сплетни и интриги. Прозорливо заручившись поддержкой искренних поклонников своего искусства (и красоты) – Вольтера и Монтескьё, – она отправилась в Англию с несколькими рекомендательными письмами, одно из них было от Монтескьё к влиятельной леди Мери Уортли Монтегю – сочинительнице и дочери известного вига, члена клуба «Кит-Кэт».
В Лондоне в тот момент все сложилось в пользу Салле: смешение народной и светской культур, ничем не ограниченный коммерческий театр и невиданная популярность пантомимы. Она выступала в театре Джона Рича и много работала с Генделем, особенно над его итальянскими операми, такими как «Альцина». К тому же она ставила собственные танцы, а в 1734 году «по приказанию Их Величеств» выступила в «Пигмалионе» «без кринолина или фижм, растрепанная, без украшений в волосах… просто задрапированная в шифон по образцу античной статуи», как отмечал один журнал. В другом танце Салле «выразила глубокую печаль, отчаяние, гнев и уныние… изображая покинутую возлюбленным женщину». Иначе сказать, в Лондоне Салле отложила в сторону свои формальные занятия (вместе с масками и платьями с тугими корсетами) и сосредоточилась на том, чтобы танец в сочетании с пантомимой без слов рассказывал историю и передавал эмоции. Знаменитый английский актер Дэвид Гаррик позднее вспоминал, что публика так горячо принимала выступления «парижанки», что ей бросали золотые гинеи, завернутые в банкноты и перевязанные цветными ленточками, как конфеты17.
Вернувшись в Оперу в 1735 году, Салле плотно работала с композитором Жаном-Филиппом Рамо, который конфликтовал с закоренелыми люллистами, считавшими, что его полная сильных эмоций музыка идет вразрез со сдержанной французской классической традицией. Благодаря своим актерским данным Салле стала идеальной исполнительницей, она ставила и исполняла танцы во многих успешных постановках Рамо, включая «Галантные Индии». Однако это уже были формальные официальные танцы в платьях с кринолином и нередко в маске – время ее новаторства осталось в прошлом. Когда она попыталась танцевать в менее ограниченной правилами Комеди Итальен, король, следивший за делами Оперы, пригрозил арестовать ее. Салле оставила сцену в 1741 году, но продолжала регулярно выступать при дворе (по-видимому, для заработка) и умерла в 1756-м.
Как следует воспринимать Салле? С одной стороны, она была просто ярмарочной актрисой (которой посчастливилось родиться очень красивой), разве что довольно дисциплинированной: она каждый день занималась нелегкими физическими упражнениями. Но в то же время эта танцовщица достигла гораздо большего, и достойна нашего внимания потому, что стала одной из первых женщин, кто интуитивно сочетала на сцене секс и балет, противопоставив свой талант условностям общества. Известная своей красотой, она была не менее знаменита умением держаться и вести себя в контексте, когда актрис и танцовщиц принимали за куртизанок. Салле решительно отказывала поклонникам (Вольтер называл ее «жестокой скромницей») и после возвращения в Париж тихо жила с Ребеккой Вик – англичанкой, которой потом оставила свое мирское наследство. Безупречность Салле раздражала современников, но сама она была непреклонна, и ее безупречное поведение только усиливало ее привлекательность. И если Парижская опера доводила ее до отчаяния, то в ответ она изводила руководство, ставя под сомнение его авторитет переходами в более популярные театры Парижа и Лондона18.
Но главное достижение Салле связано с тем, что она была всего лишь женщиной. Так называемый благородный танец всегда был решительно мужским, степенным и весомым. Женщины или приходили к этому стилю поздно, или оставались в тени мужчин. Салле все изменила: в ее руках благородный танец стал женским и эротичным. Она отбросила требуемые светские наряды и надевала простые (и откровенные) греческие одеяния, она двигалась обезоруживающе естественно и использовала жесты и пантомиму, чтобы ослабить тиски условностей и формализма серьезного жанра. Таким образом, она перевела благородный стиль из дворцового зала в будуар (из публичного в личное), предложив зрителю чувственное и сокровенное прочтение того, что традиционно являлось типично героическим танцем. Это был проблеск того, как балет мог выражать и внутренние переживания, и торжественные формы.
Парижская современница и соперница Салле, Мари-Анн де Купи де Камарго (1710–1770), известная как Ла Камарго, нашла другой выход из рамок условностей танцевального искусства – блестящую технику. Женщины по традиции не исполняли прыжки, заноски и другие виртуозные па, которые предназначались мужчинам или использовались (в другом ключе) в акробатических итальянских танцах. Камарго их исполняла. Мало того, она зашла так далеко, что обрезала юбки до щиколотки, чтобы ее блестящую работу ног (и сексуальных стоп) можно было оценить (чем вызвала скандальные слухи: носила ли она нижнее белье). Как ни трудно представить себе такое сегодня, но смелый замысел Камарго открыто показать свое мастерство стал явным отказом от благопристойности на пути к дерзкой и соблазнительной манере движения. Можно недоумевать сколько угодно, но это служит нам напоминанием о том, насколько пикантно могли выглядеть танцовщицы на сцене, особенно если они отступали от установленных канонов благородного стиля. Неудивительно, что у Камарго была бурная личная жизнь, сопровождавшаяся скандалами, она приобрела немалое состояние и дурную славу.
