Шатобриан был не единственным, кого потрясла «Сильфида» Тальони: реакция публики на балет была ошеломительной. Вновь и вновь критики представляли ее вечным «культовым символом», «христианской танцовщицей» (Готье), «ангелом небесным» девственной чистоты, осветившим, словно маяк, «скептическую» эпоху. В пространной поэме, опубликованной в журнале L’artiste, она предстает «белой девой», призванной спасти Францию от «отвратительной» эпохи, утратившей связь с пасторальными идеалами, поддавшейся урбанизации и ее порокам. Верон сразу оценил романтическую образность балета и отметил, что на порхающих по сцене балерин билетов продается больше, чем на пантомимы бытового содержания. Однако значение успеха Тальони заключалось не в горько-сладких панегириках или коммерческой выгоде. И она была не только олицетворением мечты романтического воображения: она стала, как верно подметил Готье, «воплощением женского танца»29.
Это означало несколько моментов. Зритель Тальони, отчасти благодаря Верону, был респектабельным буржуа с четким представлением о месте женщины в обществе. Правовые свободы и свобода в одежде, дарованные женщине во время Французской революции, были недолгими и иллюзорными, и к 1830 году новая буржуазная мораль прочно заняла свое место. Теперь стал общепризнанным факт, что у мужчин и женщин разные сферы деятельности: мужчина от природы наделен рациональным началом и призван заниматься бизнесом, управлением и государственными делами, в то время как женщина – это жена и мать, поддерживающая духовную и эмоциональную жизнь семьи. Его мир – публичность и реальность, ее – духовность и нравственность. Ее задача – усмирять детей, страсти, стремления и желания (ее собственные) и выглядеть скромно и достойно. Как писал журнал по этикету в 1834 году:
Неважно, чего она заслуживает, неважно, что она никогда не забывает, что могла бы быть мужчиной по уму и силе воли, внешне она должна оставаться женщиной! Она должна держаться как <…> существо, стоящее ниже мужчины и приближающееся к ангелам.
Однако для женщин того времени подобное «возвышение на пьедестал» не было сдерживающим – некоторым оно придало храбрости. Такие «новые женщины», как они часто себя называли, собирались группками и выходили в театр или на ужин без сопровождения мужчин, одни выпускали женские журналы, другие нашли свой путь к зарождавшемуся в обществе феминизму. Роли, возможно, и были закреплены, но у многих женщин были собственные стремления и цели: пусть по-своему, но они тоже принадлежали эпохе романтизма30.
Тальони оказалась идеалом буржуазной женщины. Ее обожали за простоту и изысканность, в которых не было ничего от кокетства и игривости, отличавших других танцовщиц. Более того, она держалась «благопристойно» – это слово, как мантру, повторяли критики и беллетристы, старавшиеся описать безыскусность ее танца. Однако «благопристойность» относилась и к ее личной жизни, к которой пресса проявляла живой интерес, и была рада сообщить, что Тальони – примерная и любящая мать, которая умудряется выделять несколько часов своего загруженного распорядка дня, чтобы совершенствоваться в чисто женских занятиях живописью и рукоделием. Ее дом блистал чистотой и был скромно обставлен, она говорила, что предпочитает домашний покой публичности и свету прожекторов. Она носила привлекательные, но непритязательные платья и оставляла украшения в комоде. Ее костюм к «Сильфиде» – это отдельная история: простое платье колоколообразной формы из полупрозрачной ткани, длиной ниже колен, с осиной талией и короткими пышными рукавами. Она надевала венок из цветов, скромную нить жемчуга и соответствующие им браслеты. На самом деле ее костюм был настолько обычным для моды своего времени, что Тальони, как сказал Жанен, была скорее женщиной, чем балериной, – близкой родственницей, как выяснилось, буржуазных дам, которые повалили на ее спектакли.
И они действительно повалили. За исключением поэтов-романтиков, главным образом восхищались Тальони не мужчины, а женщины, что, судя по ее записям, было для нее предметом гордости. Эти женщины собирались стайками и, вооруженные букетами цветов, «захватывали» (по выражению пораженного журналиста) партер, который до сих пор занимали только мужчины. Графиня Даш, литературно одаренная дама, вдохновенно и пространно писала о своеобразном влиянии Тальони на женские фантазии, и Тальони старательно переписывала ее высказывания в свои записные книжки. Женщины, как считала Даш, восторгались Тальони не потому, что она совершенна и порядочна: ее танец выражал нестерпимую правду их собственной жизни. Приличные, добродетельные женщины вынуждены жить в зависимости и подчинении, но на самом деле они отчаянно хотят «оставить свое тихое и спокойное существование» ради «урагана страстей» и «опасных эмоций». Тальони жила так, как они могли только мечтать: ее жизнь была публичной, независимой и насыщенной, и тем не менее она придерживалась принципов добропорядочности и приличий. Графиня, как и многие другие, была потрясена танцем Тальони: в экстазе Даш «кинулась» вперед, потянувшись к своему идолу в чувственном порыве самоузнавания31.
Знаменательно, что Жюли Рекамье (уже достаточно средних лет) была одной из первых, кто отметил привлекательность Тальони. Она и женщины, часто бывавшие в ее салоне, надевали шарфы, кружева и покрывала и причесывали волосы «в виде облака», чтобы создать легкий, воздушный, бестелесный образ. Модные дома поспешили предоставить соответствующие аксессуары – такие как «тюрбан сильфиды». Чтобы быть воздушной, похоже, нужно выглядеть худой и бледной, и «Сильфида» поторопила моду на анемичный одухотворенный вид: «Ничего нельзя было есть, выживали только за счет воды; самовлюбленные дамы уверяли, что питаются одними розовыми лепестками»32.
Стараясь не упустить случая и воспользоваться новой тенденцией, Жан-Ипполит Картье де Вильмесан, будущий издатель известной газеты «Ле Фигаро» и влиятельное лицо в журналистских кругах, обратился к Тальони с предложением запустить модный журнал с литературным уклоном и печатать его на тонкой ароматизированной бумаге. Она дала согласие, и он, разумеется, подарил недолго просуществовавшему журналу «элегантное название, воздушное и туманное» – «Сильфида», предназначив его состоятельным буржуазным женщинам, которые так пылко отождествляли себя с ее образом. Другие предприниматели последовали его примеру. После ее выступлений в Англии скорый дилижанс из Лондона в Виндзор был назван «Тальони». Бумажные куклы для маленьких девочек и литографии с портретом Тальони в «Сильфиде» распространили ее изображение невероятно быстро и эффективно33.
По иронии судьбы и вопреки созданному прессой безупречному образу личная жизнь Тальони нередко была сложной и несчастливой. В 1832 году она вышла замуж за обедневшего дворянина по имени Жильбер де Вуазен. Неизвестно, был ли это брак по любви: позднее Тальони заявляла, что был, однако Бурнонвиль вспоминал, что по-настоящему она любила некоего итальянского музыканта и просто подчинилась воле родителей, мечтавших получить дворянский титул. Так или иначе, свидетельство Тальони о браке включает перепись значительного состояния и материальных ценностей, а также тщательно прописанные условия того, что они будут принадлежать ей в случае, если они разведутся. Спустя четыре года пара распалась и в итоге развелась: Вуазен был игрок и пьяница, он транжирил деньги Марии и прилюдно устраивал отвратительные сцены. Они развелись, но она продолжала его поддерживать.
