Она поняла, что видит множество факелов.
К ее изумлению, долина казалась запруженной людьми.
Они медленно направились в ту сторону, спускаясь по каменистой тропе, и Хиона увидела ниже огороженную площадку с аналоем в центре. На нем стоял крест, окруженный множеством горящих свечей.
Перед аналоем она увидела священника с длинной седой бородой, в высоком головном уборе и парчовом облачении, как она поняла, греческой православной церкви.
Словно прочитав ее мысли, принц Миклош сказал:
— Я подумал, что вы, как дочь своего отца, согласитесь, чтобы нас обвенчал греческий священник по православному обряду. Почти все славонцы здесь греческого происхождения, а я исповедую православную веру.
Хиона посмотрела на него и сказала просто:
— Я знаю, мой отец был бы очень рад.
Они вышли на ровное место, где было легко идти по мягкой траве.
В толпе, через которую они шли к аналою, Хиона увидела много солдат в мундирах славонской армии и поняла, что они уже дезертировали из-под начала своих австрийских хозяев, как и предсказывал принц.
Остальные были в национальных костюмах. Женщины украсили волосы цветами, мужчины прикололи букетики к груди, а детишки сыпали под ноги ей и принцу цветочные лепестки.
Затем священник совершил брачный обряд, и с такой искренностью, что каждое его слово было исполнено красоты, словно исходило от самого Господа.
Затем все в долине стройно запели, голоса возносились к самому небу, уже усеянному звездами, и на глаза Хионы навернулись слезы, так трогательно это было.
Словно угадывая ее чувства, принц пожал ей руку, и она поняла, что он растроган не меньше ее.
Когда венчание завершилось, по долине, отдаваясь мощным эхом в горах, раскатились восторженные приветственные крики.
— А теперь, — сказал принц, словно сбрасывая с себя торжественную серьезность, — можно приступить к нашему свадебному пиру. Надеюсь, Хиона, вы голодны, потому что у меня волчий аппетит.
— Расскажите мне подробнее о том, чем вы занимались сегодня, — сказала она, когда они сели за приготовленный для них стол.
На нем среди свечей сверкали драгоценными камнями золотые кубки, принадлежавшие, решила она, предкам принца.
Несомненно, он увез их с собой, когда отправился в изгнание как Невидимый, чтобы тайно бороться с австрийским режимом.
— Составлял планы, — ответил он, — и посылал в столицу надежных людей оповестить всех, где вы и что вечером мы обвенчаемся.
Он поглядел на солдат — их число, подумала Хиона, успело заметно увеличиться — и добавил:
— Как я и ожидал, в армии беспорядки, а без солдат король Фердинанд и его австрийские офицеры не смогут противостоять нам.
К концу вечера Хиона уже не сомневалась в этом.
Все это время со стороны столицы прибывали и прибывали люди, а ведь идти оттуда пешком было, конечно, очень трудно.
Только истинный патриотизм и верность принцу могли привести их сюда в столь поздний час.
Люди принца встречали их со всем радушием, выкатывали бочки пива, приносили кувшины вина, и вновь и вновь раздавались здравицы в честь ее и принца.
Принц отвечал на каждый тост, нередко веселыми шутками.
Хотя Хиона была так счастлива, что ей не хотелось есть, она отдала должное форели, пойманной в горной речке, а также куропаткам, национальной гордости, и восхитительным фруктам, причем некоторые она пробовала впервые.
Пили они золотистое вино из виноградников, объяснил ей принц, которые завел в Славонии еще его прапрадед.
— Мы поступим очень глупо, если не станем его экспортировать, — сказал принц. — Я уверен, что это один из вернейших способов привести в порядок финансы страны наряду с другими предприятиями, о которых я подумываю.
Хиона не сомневалась, что он преуспеет во всем, что бы ни задумал.
Когда начались танцы, он сказал негромко:
— А теперь я отправлю вас спать. День у вас был очень долгий и тяжелый, а завтра будет немногим легче.
Хионе очень хотелось остаться, но она знала, что он прав.
Ей пришлось столько вытерпеть от короля Фердинанда, она перенесла такой ужас и не спала всю ночь, страшась, что капитан Дариус не сумеет найти Невидимого и ее заставят выйти за короля, так что была совершенно измучена.
Она почувствовала, как на нее накатывают волны усталости, и с трудом открывала слипающиеся глаза.
Принц помог ей подняться по крутой тропе к пещерам, остановился перед той, где ждала Мизра, и сказал:
— Хиона, мне надо сказать вам что-то очень важное.
Она подняла глаза на его лицо, озаренное светом поднявшейся над горами луны.
— Я слушаю, — ответила она с некоторым страхом.
— Не бойтесь, — сказал он. — Просто вы были так смелы и благородны, что вышли за меня замуж прежде, чем мы успели узнать друг друга, прежде, чем могли бы стать друзьями. Вот почему я предлагаю, чтобы мы сначала удовольствовались дружбой, обрели душевную близость. И пока я не стану говорить вам о любви.
Хиона потупилась и покраснела.
— Вы очень молоды, — сказал он нежно, — и очень, очень красивы. Мне было бы так легко сказать вам все, что рвется у меня с языка, но я почему-то боюсь, что вы не поверите моим словам. А потому, моя маленькая принцесса, я буду ждать, чтобы настала сужденная минута, и верю, что мы оба поймем, когда она настанет, ведь между нами существует удивительная гармония.
Вновь он прижал ее руку к своим губам, и она не нашлась, что сказать.
Только на этот раз он повернул ее руку и поцеловал ладонь.
Ничего подобного она прежде не испытывала: прикосновение его теплых губ было точно удар молнии, пронзившей ее насквозь.
Но прежде чем она успела опомниться, он отпустил ее руку, проводил в пещеру и передал на попечение Мизры.
— Спокойной ночи, моя принцесса, — сказал он, прежде чем уйти. — Сладких снов, и да благословит тебя Бог. Сегодня ты спасла мою страну и направила ее на путь благоденствия и счастья…
И он вышел из пещеры, а Хионе так хотелось, чтобы он побыл с ней подольше!
Глава 7
Хиона проснулась, испытывая приятное волнение, и сразу вспомнила, что наступил важнейший день не только в жизни Миклоша, но и в ее собственной.
Но вспомнила она и про опасности. И под радостным возбуждением ощутила страх: что, если его убьют, когда победа уже так близка?
Она знала, что было бы глупо забыть про ярость, которая, конечно, охватила короля, едва он узнал про случившееся, и уж конечно, его политические советники, не говоря уж об австрийских и немецких офицерах, жаждут теперь одного — смерти Миклоша.
