Эта волна увлекла и Бабёфа. С 3 сентября 1794 г. при поддержке депутата Конвента А.Б.Ж. Гюффруа, друга Фрерона, он начал выпускать Journal de la liberté de la presse («Газету свободы печати»). Это издание стало одним из самых ярких антиробепьеристских органов. Например, в шестом номере вышедшем 13 сентября, автор писал так:
«Бесспорно, что Франция изнывала в течение ряда месяцев под железным ярмом. Тиран удушил террором не только свободу мнений, но и доверчивые душевные излияния, даже жалобы угнетенной невинности. Богатство, талант, честность - все вызывало у него подозрение, а вызывать его подозрение было равносильно преступлению, которого он никогда не прощал. Он создал систему шпионажа более страшную, нежели созданные некогда Сартинами и Ленуарами»
.
Используя образы террора и «Максимилиана гнусного», «Максимилиана жестокого»
, Бабёф отстаивал позиции Фрерона и Тальена и нападал на Якобинский клуб, а также депутатов, связанных с самыми зловещими явлениями Террора или по-прежнему относящих себя к Горе: Б. Барера, М.Ж. Колло д'Эрбуа, Ж.Н. Бийо-Варенна, Ж.-Б. Каррье, Ж. Лебона, П.Ж. Дюэма; особенно доставалось от него П.Ж. Одуэну.
Этот странный союз лидеров «термидорианской реакции» и первого коммуниста заставил историков, особенно марксистов, немало поломать голову. Как только ни пытались объяснить его! Одни прямо признавали, что Бабёф запутался, ошибся, оказался недостаточно информирован
; другие подчеркивали двойственность в его восприятии Робеспьера
(Бабёф все-таки признавал его заслуги перед революцией на ранних этапах) и даже делали вывод, что публицист боялся признаться в своей любви к Неподкупному
; третьи, признавая сходства с позицией правых термидорианцев, усиленно подчеркивали и различия с ней, самостоятельность будущего Гракха
(в это время он именовал себя Камиллом).
Но антиякобинская позиция Бабёфа осени 1794 г. может показаться странной, только если рассматривать ее сквозь призму распространенного стереотипа о Робеспьере как центральной фигуре Французской революции и единственном воплощении «демократизма». Бабёф был сыном своего времени, и его критика «террористов» не выходила за рамки якобинского дискурса. Б. Бачко весьма убедительно доказал, что выход из террора первоначально осуществлялся на базе той системы образов и понятий, которая была выработана во II году, и, например, торжественные адреса, направленные из провинций Конвенту в честь свержения Робеспьера, были насыщены якобинской риторикой
. Люди одобряли его казнь точно так же, как совсем недавно казни Эбера, Дантона и жирондистов, и тот факт, что Бабёф приветствовал переворот 9 термидора и, не мешкая, примкнул к людям, его свершившим, вполне соответствует тому мировоззрению, какое сформировали у французов события 1789-1794 гг. Непрерывное движение вперед, к общественному благу, выражавшееся в череде революционных journée, предполагало постоянное развенчание старых идеалов. Граждане должны были всегда быть готовы к тому, что очередной защитник народа может оказаться врагом народа и взойти на эшафот, а роль вождей и подлинных выразителей суверенной народной воли перейдет от одной группировки к другой. Якобинские ораторы с трибуны обещали заколоть кинжалом ближайшего друга, если тот окажется дурным патриотом. Стало быть, Бабёф встретил падение Робеспьера как правильный якобинец.
Кроме того, как показал Д. Грир, простонародье было именно тем слоем, который пострадал от террора в первую очередь: 31,25% казненных в этот период составляли ремесленники, рабочие и слуги, 28% - крестьяне, 10% - мелкие торговцы и низшие слои интеллигенции
. Не удивительно, что многие представители «низов» и их «друзья» приветствовали крах якобинской диктатуры.
Робеспьер и при жизни, и после смерти имел множество политических оппонентов, в том числе среди радикалов и городской бедноты. Самый яркий пример - эбертисты, вожаки которых были казнены в марте 1794 г. С силами, либо близкими к эбертистами, либо являющимися их прямым продолжением, Бабёф как раз сблизился в это время.
Речь идет об Электоральном клубе. Название свое он получил потому, что заседал в помещении епископства, где обычно происходили собрания парижских выборщиков. Среди его лидеров были бывший «бешеный» Ж. Варле и бывшие эбертисты Ж. Бодсон и Ф.В. Легре. Что касается последнего, то он был арестован незадолго до 9 термидора, и переворот спас ему жизнь
. Клуб боролся за возрождение выборной Коммуны, восстановление роли санкюлотских масс и секционных или городских революционных комитетов - иными словами, выступал за прямую, а не представительную демократию, отстаивал значимость «низовых» институтов. Эти институты, очень влиятельные в 1793 г. и помогшие монтаньярам одержать верх над жирондистами, уже при Робеспьере начали пугать официальные власти и притесняться ими. Так, в декабре Конвент поставил революционные комитеты секций под контроль и фактически превратил их в назначаемые, а не избираемые
. Затем было ограничено количество заседаний в секциях, подверглись обличению братские банкеты (коллективные приемы пищи, сопровождавшиеся обсуждением политических вопросов)
и т. д. Впрочем, после Робеспьера положение секционеров улучшилось ненадолго. Поскольку они часто осуществляли произвольные аресты и были одним из орудий Террора, Термидорианский Конвент повел борьбу с ними еще активнее. Уже в августе 48 парижских секций были реорганизованы в 12 округов, ввиду чего количество комитетов уменьшилось в 4 раза; состав секций должен был регулярно обновляться по жребию, доступ в них отсекался неграмотным. Кроме того, была отменена плата за участие в работе комитетов: закончилась «карьера» бедняков, фактически сделавших революцию своей работой. Таким образом, Электоральный клуб во многом оппонировал Конвенту, хотя и приветствовал свержение Робеспьера.
Бабёф принимал деятельное участие в работе клуба: выступал там (сохранилась его речь
), защищал в газете клуб от критиков, публиковал там его петиции Конвенту. Фактически он сделал свое издание рупором Электорального клуба.
Любопытно, что данное общество, помимо прочего, выступало за свободу торговли и прекращение реквизиций: городскую бедноту, как и более состоятельные слои, увлекла вера в то, что отмена государственного регулирования принесет долгожданное изобилие. 7 августа электоральцы представили Конвенту петицию с требованием установления неограниченной свободы печати и защиты права народа избирать своих представителей
. «Он пробудил интерес к этим злосчастным правам человека, о которых не хотят больше слышать»
, - иронизировал Бабёф, объясняя нападки на клуб. Таким образом, перед нами любопытный случай, когда радикальное низовое движение взяло на вооружение идеи классического либерализма, которые историки-марксисты назвали бы «буржуазными».
***
Если в необходимости введения свободы торговли Бабёф сомневался, то о значимости для него другой «буржуазной» свободы можно догадаться по самому названию газеты. Остановимся на этой теме подробнее.
Свобода печати была для Бабёфа не только абстрактным идеалом или самоценным принципом (который, впрочем, стал весьма актуальным после опыта якобинской диктатуры), но и средством реальной политики. Бабёф требовал, чтобы возможность свободно выражать свое мнение была обеспечена не только публицистам и интеллектуалам, но и всем гражданам Французской республики.
