Отец подскакивает со своего стула, потрясая в воздухе рукой.
– Я, по-вашему, должен вложить серьёзные деньги в сомнительное предприятие просто так? Нет, не выйдет. А так – я стану вашим зятем и мы оба будем полноправными владельцами.
– Но, Миле только семнадцать!
– Я подожду до совершеннолетия.
– Моя дочь – не разменная монета!
– У вас ещё двое малолетних детей, подумайте о них.
– Никогда!
– Тогда – прощайте!
Отец, пылая от праведного гнева, хватает меня за руку, и в тот же миг мы оказываемся в приёмной. Я осторожно перебираю ватными ногами, двигаясь к выходу, вслед за отцом, и внимательно смотрю на его лицо. По нему невозможно прочесть, о чём сейчас думает папа, и мне жутко от этого.
Что там говорил Митрофанов? Что хочет жениться на мне?
Но, он же старик!
И, кроме вселенского страха я ничего к нему не почувствовала. Разве о таком муже я мечтаю? Разве для него храню себя?
О, Боже!
– Папа, но как же мы тогда рассчитаемся с долгами?
– Ничего, милая, я что – нибудь придумаю.
1
Мила
*****
– Милочка, ты просто красавица!
Тётушка разворачивает меня лицом к напольному зеркалу и всплёскивает сухонькими руками, испещрёнными глубокими морщинами.
Её губы дрожат от нервного напряжения, и она быстро-быстро проводит языком по верхней губе, чтобы немного успокоить себя и привести в чувство. В конце концов, я понимаю, что сегодняшний день очень важен не только для меня, но и для всех моих родственников.
– Обворожительна, посмотри!
Киваю.
Ну да, красиво.
Правда, на мне сейчас очень дорогое платье, сшитое на заказ у именитого дизайнера, а над моим лицом и причёской в поте лица с самого утра трудилась целая бригада профессиональных мастеров, заказанных отцом из Милана.
А уж сумму, которую выложил мой отец за всех этих мастеров, лучше не озвучивать вслух. Но папа решил, что его любимая дочурка заслуживает самого лучшего, и постарался.
Думаю, что они бы и из обезьяны сделали Мисс Мира, если бы перед ними поставили такую задачу. Так что это вполне ожидаемый результат.
Хотя я, конечно, буду посимпатичнее любой макаки.
Надеюсь…
Растягиваю губы в обворожительной улыбке, чтобы тётушка перестала на меня ворчать. Она и так напряжена сверх меры. Хватит.
– О, Господи, да не стой ты истуканом!
Выдыхаю, опуская плечи, и понимаю, что корсет сидит довольно плотно, обхватывая мою грудь железным обручем. Но дышать я всё-таки могу.
Это обнадёживает.
Значит – не упаду в обморок прямо в объятия своего муженька под улюлюканье злопыхателей.
– Аня, поди сюда!
В комнату влетает смешная полная девчушка в длинном цветастом платье и останавливается на пороге моей комнаты, как вкопанная. На её голове криво сидит венок из настоящих полевых цветов, и я понимаю, что моя двоюродная сестрица оборвала пару букетов, стоящих в гостиной.
– Ой, Милочка Игоревна, какая же вы красивая!
– Я ей то же самое говорю, а она всё чем-то недовольна.
Тётя сердито хлопает себя по полному бедру, насупливая кустистые выцветшие брови.
Ну да, им-то не понять, что своего жениха я не люблю и боюсь. А мысли о предстоящей брачной ночи наводят на меня ужас до болей в животе. Как мне вынести всё это?
– Дай-ка мне шпильки с белыми цветами с того столика, заколю ей причёску повыше.
Аня радостно подлетает к туалетному столику, стоящему у стены, и сгребает пухлой ладошкой несколько шпилек. Я наблюдаю за неловкими движениями своей двоюродной сестрицы, которая, почему-то, предпочитает называть меня исключительно на «вы», и до боли закусываю нижнюю губу.
Страшно…
– Вот, посмотри, как чудесно вышло.
Тётя аккуратно приподнимает пучок на затылке, выпуская несколько локонов наружу, создавая тем самым шикарную свадебную причёску, и Аня с восторгом закатывает глаза.
– Просто изумительно, маменька!
– Вот-вот, а Миле всё не так.
– Она просто волнуется. Свадьба же.
– Так радоваться должна! Вон, какого жениха себе отхватила! Богат, умён, красив! Да пол страны девушек с ума сходят из-за его предстоящего бракосочетания, рыдая ночи напролёт в подушку. А Мила… Неблагодарная!
– Так он старый, её можно понять.
– Много ты понимаешь! Он в самом расцвете сил. Состояние сколотил, нам всем помог не обанкротиться. По женщинам набегался, теперь и о семье можно подумать.
Крякаю в кулачок, поднимая домиком брови. Вот, даже моей тётушке известно, что за фрукт – Митрофанов. А уж они-то с папой, наверняка, навели о нём множество справок.
И с чего вдруг такая уверенность, что он уже набегался?
– Ему всего тридцать два!
– Так разница в четырнадцать лет! По нынешнему времени он её отцом мог бы быть.
– Много ты понимаешь! Программ всяких непристойных по телевизору насмотришься, а потом языком мелешь! Кыш отсюда!
Аня испуганно приседает, и, потупив глаза в пол, скрывается за дверью, оставив щёлочку. Наверняка, сестрица никуда не ушла – предпочла не злить свою мать, и сейчас стоит, прислонившись ухом к створке.
Они с тётей переехали к нам из покосившегося деревенского домика, расположенного в глухой провинции после смерти моей мамы, чтобы воспитывать грудных близнецов. Но Аня по-прежнему не научилась жить в современном городском ритме, предпочитая не выходить за пределы квартиры, а целыми днями вышивать крестиком разнообразные картины.
Правда, она исправно посещает школу, расположенную не так далеко от дома, и даже, вроде, неплохо учится.
Сколько ей лет? Вроде тринадцать. Мы не сумели подружиться с двоюродной сестрой и не стали подругами.
Жаль, конечно.
Я в задумчивости опускаю глаза в пол. Покачиваю бёдрами, слыша тихое шуршание пышной юбки, от которого по телу бегут мурашки. Ох, правильно ли я сделала, десять месяцев назад заставив отца принять предложение Митрофанова?
Да, конечно, благодаря слиянию двух фирм наша семья словно вынырнула из омута, получив дополнительный глоток свежего воздуха, так необходимый нам.
Но… какой ценой?
*****
Отец долго пытался найти лазейки, которые бы позволили фирме держаться на плаву, но окончательно нас добил праздник «Восьмое марта», когда все покупатели ринулись ни к нам, а к нашему конкуренту.
