Но хорошее воспитание не даёт мне возможность сказать такое гостю, пусть и непрошенному, и мне приходится согласиться.
– Да, конечно.
– Но ты не рада меня видеть.
Это констатация факта?
Я, пожалуй, даже не представляю, что должна сказать. Нет, я не рада. Но вовсе не потому, как думает этот мужчина.
Я панически боюсь… Не его, а себя. Свои ощущения.
– Давай, я провожу тебя в спальню. Уже довольно-таки поздно.
– Надеюсь, мы будем спать вместе?
Ошарашено молчу, сверля Никиту боязливым взглядом. Ох, мне кажется, что Инна всё это подстроила нарочно, и Купцов в этом доме оказался вовсе не случайно.
– Нет, на втором этаже есть ещё спальни. Займёте вторую. Насколько я помню, там уже постелено бельё.
Купцов, сжимая губы в плотную нитку, аккуратно поднимается с дивана, опираясь на подлокотник, и я ощущаю острый укол жалости.
– Кстати, о белье. На тебе был чудесный шёлковый пеньюар. Он мне очень понравился.
Молчу, судорожно выдыхая носом.
– Может быть, ты снова наденешь его?
Вот наглец!
– Непременно, как только уложу вас в постель.
Подхожу к Никите Борисовичу, подав ему руку. Так, в первую очередь я должна позаботиться об этом раненом мужчине, а затем хорошенько закрою дверь своей спальни на замок, чтобы ему не пришло в голову, лечь мне под бочок.
Купцов опирается на моё плечо, и, нежно прижимаясь, преодолевает расстояние до лестницы.
Меня всю трясёт от близости этого мужчины, и я сама еле передвигаюсь, шевеля ватными ногами. Аккуратно поддерживаю Никиту под локоть и он поднимается по лестнице, смотря на меня с какой-то особенной нежностью.
Хорошо, хоть молчит.
Подвожу рыжебородого мужчину к двери, за которой располагается небольшая ухоженная спальня для гостей, и толкаю створку вперёд:
– Проходите. Спокойной ночи.
– И всё?
Купцов не сводит с меня опасных синих глаз, и я судорожно киваю. Но, видимо, мой ответ не удовлетворил мужчину. Он поворачивается ко мне и, не сводя с меня глубоких сапфировых глаз, мягко берёт рукой за подбородок.
– Я хочу извиниться перед тобой. За своё поведение в ту ночь. Прости, я повел себя как варвар.
– Ничего.
Чувствую себя подопытным кроликом перед великим мастером, владеющим искусством гипноза. Или, как иначе объяснить то, что я не в силах сопротивляться сейчас этому харизматичному мужчине?
– И всё же. Прости меня, Эмилия. Я был не прав.
– И вы меня тоже.
Никак не могу отбросить сухо-официальное «вы», хотя Никита уже давно перешёл со мной на «ты», ещё с самой первой нашей встречи.
– За что?
– За пылесос.
– Не понял.
– Ну, я огрела им по вашей голове, чтобы сбежать.
Я вся сжимаюсь, ожидая гнева мужчины, но Купцов неожиданно расплывается в довольной улыбке.
– Так вот, какое оружие ты использовала. А я-то всё гадал, чем я получил по черепушке. Ну, молодец, так мне и надо.
Что? Он не злится?
Не мигая, смотрю в сапфировые глаза, ощущая невидимое притяжение. Я-то знаю, что под этой рыжей бородой скрываются довольно-таки мягкие и чувственные губы.
– Спокойной ночи.
Мужчина нежно прикасается к моей щеке губами, царапая кожу своими жёсткими рыжими волосками, и тут же отстраняется.
– Приятных снов.
Я остаюсь стоять, как вкопанная, видя, как за Никитой захлопывается дверь спальни для гостей, и ощущаю жёсткое разочарование. Он не попытался поцеловать меня в губы, чтобы снова постараться сблизиться со мной.
Неужели, он ничего ко мне не чувствует, кроме обычного сексуального желания?
Потоптавшись на месте, я выдыхаю и ухожу в свою спальню, на всякий случай всё же закрывшись на замок.
*****
– Мила!
Вскакиваю с кровати, испуганно озираясь.
Мне почудилось, или действительно я слышала крик? И, мне кажется, это был голос Никиты Борисовича.
– Нет!
Сердце испуганно колотится об рёбра, и я подскакиваю к двери, прижимаясь ухом к закрытой створке. Что, если в дом кто-нибудь забрался? Что, если Митрофанов всё-таки узнал, где я скрываюсь?
Сдёргиваю лежащий на кресле шифоновый халатик, и быстро накидываю его на свои дрожащие хрупкие плечи, подпоясавшись пояском. Прислоняю ухо к створке, затаив дыхание. Из-за неё не доносится ни звука, и я всё-таки решаюсь распахнуть дверь.
В коридоре никого нет.
Абсолютная тишина немного успокаивает меня, и я аккуратной поступью подхожу к закрытой двери гостевой спальни, из которой доносился крик, полный боли и отчаяния.
Нажимаю на дверную ручку и легонько толкаю створку внутрь, обозревая тёмное пространство.
Ни следов борьбы, ни следов посторонних. Никого.
Только Купцов разметался по кровати, сбив одеяло в огромный комок, и на его лице появилось выражение мучений и страданий. На дрожащих от страха ногах подхожу ближе, осматривая мужчину.
Похоже, ему нехорошо.
На лбу выступили капельки пота, ноздри шумно втягивают спёртый воздух давно нежилой комнаты, а подбородок слегка трясётся. Трогаю лоб – не горячий ли, и с облегчением выдыхаю – температуры нет.
Значит, это не бред, а просто сон.
Шлёпаю рукой по настольной лампе, и тут же загорается тусклая лампочка, накрытая коричневым пыльным абажуром. Комнату озаряет тускло-голубой свет, освещая лицо Никиты Борисовича землисто-серого оттенка. По шее Купцова бегут судороги, и я понимаю, что ему снится какой-то кошмарный сон, причём я в нём играю явно не последнюю роль.
Нужно его разбудить.
Оглядываюсь по сторонам в поисках какой-нибудь тары, и замечаю стакан с графином, стоящие на подоконнике. Быстро набираю прохладной воды и начинаю аккуратно смачивать лицо мужчины, проводя мокрыми подушечками пальцев по носогубным складкам и прикрытым векам.
Никита начинает еле слышно постанывать и, вздрогнув, открывает свои ярко-синие глаза.
– Мила? Это сон?
– Да вроде нет.
– Что ты здесь делаешь?
– Эммм… Просто вы кричали во сне.
Лицо Никиты мгновенно грустнеет, как будто он переносится во времени назад, в свой сон и я замечаю, какая глубокая морщина залегла на его лбу от постоянно сдвинутых бровей.
– Да, снова приснился кошмар.
– И часто вам они снятся?
– Каждую ночь, с тех пор, как твой муженёк чуть не прикончил меня.
