— Н-да… — я отчего-то слегка смутился. — А остальные что?
— Шалав пользовали до самого утра. Сейчас валяются где попало. С девками…
— Так… — я с силой провел ладонью по лицу, окончательно прогоняя сон. — Слушай боевой приказ!
— Слушаюсь, мой господин! — Лизетт гордо приосанилась, выпятив свою немаленькую грудь.
Я мазнул взглядом по торчащим соскам и продолжил.
— Девок — гони взашей. Предварительно пусть шевалье ван Брескенс их рассчитает. Строго по тарифу, но не больше.
Лизетт одобрительно кивнула.
— Всем моим передай, если кто к обеду не придёт в себя — три шкуры спущу. И прикажи побольше горячей воды в мыльню натаскать. А мне прямо сейчас еще сидру кувшин и горячего крепкого бульону с чесночными гренками. И сама ко мне вернешься. Выполнять!
Лизетт без слов умелась из спальни. Но тут же вернулась, накинула на себя платье, послала мне воздушный поцелуй и снова свалила.
Я встал, переждал пока перестанет кружится голова и пошлепал босыми ногами к походному поставцу. Пропустил с оттяжкой первую стопку родового напитка, скривился, занюхал рукавом камизы, тут же тяпнул вторую и наконец пришел в себя.
И одновременно вспомнил о Чезаре Барези.
— Твою ж мать… — быстро накинул халат, вдел ноги в домашние тапочки и помчал в подвал.
У входа дремал на трехногом табурете пожилой мужик из Федориной челяди. Увидев меня он с перепугу бахнулся на колени, а потом принялся дрожащими руками тыкать ключом в замок.
Пока он тужился, я изрыгнул все матерные ругательства, что знал и придумал с десяток новых. Отчего-то мне казалось, что чертов ломбардец уже смылся. Или еще чего похуже. Но, к счастью, бог миловал.
Внутри обнаружился еще один челядник с алебардой. Модист с помощником сидели в одном чулане, а Чезаре в другом. Живой и здоровый, только тощий как скелет и с разбитой мордой.
Старые знакомцы как раз поливали друг друга площадной бранью.
Увидев меня все разом замолчали.
Я подошел к камере.
— Кто я, уже знаешь?
Ломбардец зло зыркнул и нагло усмехнулся.
— А мне-то какая разница?
— Большая… — я обернулся к челядникам. — Живо сюда жаровню с углями и… скажем, вертел и какие-нибудь клещи.
Слуги без лишних слов умелись выполнять приказание.
Чезаре прямо на глазах приуныл.
— Что вам от меня надо, сир? Я ничего не знаю, клянусь девой Марией!
— Откуда у тебя ожерелье?
— Нашел, сир! — Барези упал на колени и осенил себя крестным знамением. — Я правду говорю!
— Нагло врет! — тут же наябедничал из соседнего чулана модист. — Он его забрал у своего сообщника, после того как зарезал его.
Я перевел взгляд на побледневшего ломбардца.
— Говори.
— Да, забрал. Но откуда у него оно взялось — я не знаю.
— Опять врет, свинья ломбардская! — мстительно заявил мэтр Пошон. — Сам рассказывал, что, мол, скоро разбогатеет как Крез.
Тут подоспели слуги с инструментарием — углями и щипцами для обработки лошадиных копыт. Добавок они еще приволокли пару вертелов и молоток с пилой.
— Этих, пока переведите куда-нибудь в другое место, — я показал на кутюрье с помощником. А этого свяжите, чтобы не брыкался…
Скажу сразу, палачи из Федориных слуг вышли весьма посредственные. Но недостаток умения, вполне заменял энтузиазм. Впрочем, особо стараться не пришлось, ломбардец сразу поплыл и как на духу выложил всю историю.
Весьма занимательную историю…
В общем, так…
Всех, кто был причастен к похищению сокровищ Карла Смелого, Николя де Монфор пустил под нож. А само золото — решил укрыть до того момента, как уладит все свои дела.
Так как прекрасно понимал, что после предательства бургундского государя находится в очень шатком положении. Опять же, у себя на родине, он тоже был объявлен вне закона.
После того, как сокровища были спрятаны, порешили и остальных. Но один из них по счастливой случайности уцелел — спрыгнул с корабля в море и чудом добрался до берега. Шло время, Монфор подох во время моего поединка, а его оруженосца угробил мой Самуил. Фактически, все концы канули в воду. Я в это время обрабатывал совершенно ложные следы и ничего так и не добился.
Уцелевший парень, когда узнал о смерти Кампобассо, решил наведаться в схрон. Вместе со своим подельником Барези, с которым сошелся за время бродяжничества. Сокровища все еще были на месте, но парочка успела прихватить только цепь и жменю серебряных монет, потому что начался прилив.
Дальше, Барези ничтоже сумняшеся прирезал напарника, но неудачно, при свидетелях. За что его почти сразу повязали и определили в каменоломни на каторжные работы. Дальше вы уже все знаете.
Н-да… а ларчик то просто открывался. И самое интересное, все то время, которое я потратил на бесплодные поиски, чертов клад лежал у меня под самым носом. Правда, его еще надо умудриться достать. Местечко подобрано на загляденье. Где? Да в моей вотчине. На одном из островков сеньории Молен, которую мне презентовал Франциск Бретонский.
Настроение сразу скакнуло до облаков, даже похмелье волшебным образом улетучилось. Я забурился с Лизеттой в мыльню, где наконец закончил то, что вчера начал. И опять начал, и снова закончил. И так несколько раз.
К обеду заявилась из дворца Федора и доложила все новости, а заодно вскрыла подноготную случившегося вчера.
Короче, дом Дре и дом Пентьевр друг друга перемудрили.
Если вкратце, правящая династия решила спровоцировать соперников на мятеж, после чего, на законных основаниях их всех вырезать и тем самым окончательно завершить уже черт знает сколько длящийся конфликт. Как раз для этого и организовали маскарад, куда и пригласили всех Пентьевров, под предлогом примирения.
Вот честно, практически гениальный план. Сейчас редко какое мероприятие среди благородного сословия обходится без поножовщины. Особенно когда на нем представлены соперничающие фамилии. Достаточно одного неосторожно брошенного слова. То есть, никто особо и не удивится подобному. А если и осудит, то только формально. Ну а Франциск, после того как все закончится, пожмет плечами, мол, а я причем? Это они сами. Ну, возможно, слегка накажет причастных, со своей стороны. А сам по-тихому добьет ослабевшую династию и отожмет все их владения.
В общем, как я всегда говорил — бретонский государь большая умница.
Но случилось так, что дом Дре и дом Пентьевр друг друга перемудрили.
Дело в том, что Пентьевры сами решили использовать маскарад для настоящего мятежа, во время которого планировалось пленить Франциска с женой, а потом принудить отречься от трона. И заранее списались с Пауком, чтобы тот сразу после переворота ввел в Бретань войска.
