Я немного удивился тому, что дама не интересуется участью своих спутников, а если и знает, что их постигло, то почему-то не высказывает никакого сожаления.
Но очень скоро все прояснилось.
Как выяснилось, графиня была вдовой и направлялась в монастырь, в тот самый, где содержалась моя мать. Оказывается, графиню фактически вынудили принять постриг, дабы она не унаследовала обширные владения своего мужа. Вполне обычное дело по нынешним временам.
Ее сопровождал родственник покойного мужа со своими людьми, что как раз и объясняло ее полную бесчувственность к его печальной судьбе.
Правда, я так и не понял, какого хрена тащить столько нарядов и предметов обстановки в обитель, где они явно не понадобятся. А еще, меня слегка насторожило то, что графиня не высказывает никакого желания воспротивится своей ссылке в монастырь.
Но лишних вопросов задавать не стал. Какая мне разница? Свое дело я сделал, а дальше пусть как хочет.
Дело шло к ночи, продолжать путь в темноте явно не стоило, и я отдал приказ готовиться к ночевке. Неподалеку нашлась живописная полянка с ручейком, куда и отогнали транспорт графини. Трупы ее спутников погрузили в телегу, а разбойников бросили там, где они валялись. Зверью тоже жрать что-то надо.
В телегах спасенной дамы нашлась куча разной провизии, а также несколько бочонков отличного вина из Малаги. Так что ужин удался на славу. Весь вечер я развлекал Исидору куртуазными беседами, и все ждал, когда дело подойдет к благодарности за спасение. Нет, конечно, я совершенно бескорыстен, но… но уже сильно хороша вдовушка.
Но как назло, графиня благодарила меня только на словах.
Когда пришло время отойти ко сну, она удалилась в свой возок. А еще через полчаса, одна из служанок шепнула мне на ушко, что госпожа желает пожелать мне спокойной ночи.
— Pochemu i net?.. — я подмигнул Логану и провожаемый завистливыми взглядами дружинников отправился к ручью ополоснуть места совместного использования. После чего прямым ходом рванул в карету.
Абсолютно нагая Исидора возлежала в соблазнительной позе на кровати. Мягкий полумрак обволакивал ее тело, придавая ему сказочную красоту.
— Ваше сиятельство…
— Почему так долго, Жан? — графиня Салазар томно потянулась и грациозно выгнув спинку, живо приняла коленно-локтевую позу. Оглянулась и бросила страстным хриплым голосом: — У меня впереди целая вечность воздержания, так что тебе придется постараться. Сначала возьми меня сзади! И долго!!! Ох, Жа-а-ан…
Вот даже не знаю, как несчастный возок уцелел. Во всяком случае, кровать мы все-таки сломали. Исидора оказалась настоящим вулканом страсти и выжала меня как лимон. Да и я постарался на совесть и утром выполз на белый свет едва живой.
— Хей, хей!!! — дружинники встретили меня одобрительными выкриками. Де Брасье отвесил манерный уважительный поклон, а братец Тук притворно озабоченно поинтересовался:
— Может еще на денек останемся, сир?
— Еще на денек? — я сделал вид, что задумался, а потом решительно бросил. — Ну уж нет, вы что, смерти моей хотите, ироды?
Дружный гогот заставил заполошно сорваться с деревьев стаю ворон. Выглянувшая на шум графиня обругала нас непечатными словами, а потом тоже расхохоталась.
Еще часок ушел на сборы, после чего мы продолжили путь. Перед самой Жироной, уже переодевшаяся в черное облачение Исидора, совершенно не стесняясь окружающих, влепила мне долгий страстный поцелуй, после чего уже не показывалась из своей кареты.
В городе я проинформировал алькайда о случившемся, затем направился прямо в монастырь.
За свою средневековую эпопею, я немало повидал подобных заведений, правда мужских, так что примерно представлял, что увижу. Какие эпитеты приходят в голову при слове «монастырь»? Правильно: тлен, мрак, смирение, безысходность, аскетизм и так далее. Все всегда этому соответствовало.
Вот и внешний вид монастыря святого Даниэля оправдал мои представления — большое мрачное здание-крепость с несколькими пристроенными башнями и обнесенное высоченной мощной стеной. От него прямо веяло мрачной безысходностью и фатализмом.
Естественно, никто меня внутрь сразу не пропустил. Две атлетически сложенные привратницы, пренебрежительно скривив казенные угрюмые физиономии, грубыми голосами повелели ждать, затем мощные створки с лязгом захлопнулись.
Торчать перед воротами пришлось около часа, после чего, те же монашки, препроводили меня в сам монастырь.
А вот внутри… Внутри, я испытал полный когнитивный диссонанс, сиречь разрыв шаблона.
Для начала, комната ожидания или как там называют подобные монастырские помещения, ничуть не напоминала тюремную камеру, как я того представлял. Изящная резная мебель, выложенный мрамором пол, магрибские ковры, в которых нога утопала по щиколотку, серебряные поставцы с восковыми свечами и шитые золотой нитью гобелены — комнатка могла дать честь любому дворцовому помещению.
Дальше больше.
Мне оказала честь, явив себя воочию, сама настоятельница монастыря, матушка игуменья Фермиона — надменная дама, сохранившая несмотря на почтенный возраст свою величественную красоту. Правда возраст я оцениваю исходя по средневековым меркам. А так ей вряд ли было больше пятидесяти лет. А выглядела максимум на сорок пять.
Усыпанные перстнями холеные руки, отличная осанка и подтянутая фигура, ухоженное лицо, с умело нанесенным макияжем — черт побери, несмотря на монашеское облачение, настоятельница больше походила на… на королеву, не меньше, уж поверьте.
— Итак сын мой… — настоятельница окинула меня строгим взглядом и грациозно изволила присесть в венецианское кресло из эбенового дерева. — Что привело тебя в нашу скромную обитель?
— Матушка… — я почтительно поклонился.
— Присаживайся, сын мой, — Фермиона небрежно показала мне на второе кресло.
— Благодарю, матушка…
Миловидная послушница, тут же наполнила серебряные чаши вином из изящного кувшина магрибской работы. Одну с поклоном вручила настоятельнице, а вторую почтительно передала мне.
При этом очаровательно покраснела.
— Я хотел бы увидеть свою мать, в миру графиню Изабеллу д’Арманьяк… — отпив вина, я понял, что и оно под стать монаршим особам.
Н-да… смирением и аскетизмом тут и не пахнет. Черт побери, куда я попал?
— Из чего исходит твое желание, сын мой? — настоятельница окинула меня пристальным оценивающим взглядом, больше приличествующим опытной придворной даме, чем монашке.
— Сыновья любовь, матушка, — почтительно и смиренно ответствовал я.
— Похвальное желание, сын мой, — игуменья поощрительно кивнула. — Ну что же, мы можем удовлетворить твою жажду.
— Вы добры ко мне, матушка.
— Однако, мы не будем принуждать сестру Иоанну, в случае ее нежелания видеть тебя…
