Скажу сразу, наводящие вопросы дела не прояснили. Мать ничего толком не знала и свято верила, что прощение от папы подлинное. Разубеждать я ее не стал. Пусть верит, что ее несчастного брата простили. Тем более, что я в любом случае добьюсь настоящего помилования.
За разговорами день пролетел в мгновение ока. Матушка сообщила мне много полезного, в том числе о нескольких тайниках отца с важными документами и о верных ему дворянах в Арманьяке, а заодно, рассказала о самом монастыре. Как выяснилось, в обители Святого Даниэля, содержались только дамы из исключительно высшего сословия, чем и объяснялись все те странности, так бросившиеся мне в глаза. Помимо роскошной обстановки, им даже разрешалось держать при себе служанок и допускалось еще много вольностей, правда, в отношении религиозной части, здесь все соблюдалось весьма строго.
Признаюсь, я общался с Изабеллой д`Арманьяк, как со своей настоящей матерью, а вот она… мне показалось, что ее что-то очень сильно гнетет. Вполне возможно, что даже мое присутствие. Как живое напоминание о ее преступном кровосмесительстве с братом. Внешне это почти никак не проявлялось, но чувствовалось, что внутри она сильно напряжена.
Наконец пришло время прощаться.
— Матушка… — я взял ее за руки. — Возможно пришла пора отринуть постриг? Вы с лихвой искупили свою вину. К тому же, мне вас очень сильно не хватает.
— Нет! — Изабелла, взволнованно всплеснув руками, отшатнулась от меня. — Нет, сын мой, не говори об этом! Не гневи Господа, заклинаю тебя!
— Поверьте, нет нужды больше каяться. Ваши внучки никогда не видели свою бабушку и очень вас ждут.
— Нет! — громко и испуганно выкрикнула мать. — Это невозможно! Я… я останусь здесь до конца своей жизни… ибо мои прегрешения невозможно искупить. А ты… — Изабелла осторожно поцеловала меня в лоб и подтолкнула к двери. — Не приезжай больше… Оставь меня с моим грехом наедине… прошу…
Я больше не стал настаивать и покорно кивнул. Не скажу, что я ее понял, но принял решение с уважением. Ну не тащить же ее отсюда силой.
Вот так и закончилась встреча с Изабеллой д`Арманьяк, настоящей матерью бастарда Жана Арманьяка.
Но по пути на выход, меня завернули.
Далее последовала еще одна беседа, уж с аббатисой, во время которой она очень тонко намекала на очень толстые обстоятельства, но я сделал вид, что нихрена не понял, после чего был с треском выперт из обители.
Да и пусть. Еще чего не хватало, в саму матушку настоятельницу окаянным отростком тыкать. Хотя приходилось, да, в аббатстве Сен-Жюстин, что в Лотарингии. Ох и страстная там аббатиса попалась. Правда закончилось все очень скверно: на меня накатали грандиозную жалобу, мол, барон ван Гуттен, чуть ли не самолично снасильничал поголовно всю обитель. Едва Карл отмазал. А вдобавок еще притравили, да так, что чуть богу душу не отдал. Так что хватит, подурковал и будя. Как правило, ничем хорошим подобное не заканчивается.
И вообще, встреча с Изабеллой полностью выбила меня из себя. Грустно, черт побери, словно она настоящая моя мать. Правда, одновременно стало легче на душе, так как я отдал предпоследний долг прежнему хозяину своего тела. Последним будет трупик Всемирного Паука.
Может нажраться по такому поводу? Почему бы и нет.
Дело шло к вечеру, отправляться в дорогу уже было поздно, поэтому мы стали на ночевку почти под самым монастырем.
— Сир, вы чем-то расстроены? — Логан. Как всегда, безошибочно определил, что я немного не в себе. — Может выпьем?
— Мудрое решение! — одобрительно закивал легист. — Истина в вине!
— Наливай… — бросил я шотландцу и передал Деннису футляр с папской буллой. — Посмотрите, что у меня появилось. Отпущение грехов моего отца от папы Каликста III. Правда, оно насквозь фальшивое.
— Это как, сир? — легист бережно развернул свиток. — Подделка? Но я вижу подлинную печать папской канцелярии.
— Все подлинное, от начала до конца, но папа подписал его по незнанию, буллу подсунули ему под видом другого документа.
— Простите, сир, мне надо немного времени… — де Брасье вооружился масляным фонарем, отсел в сторону и принялся внимательно изучать пергамент.
Мы успели с братцем Туком ополовинить бурдюк чудесного вина из Аликанте, доставшийся нам от графини Салазар, как вернулся де Брасье.
— Сир… — легист почтительно поклонился. — Смею вам сообщить благую новость.
— Сообщай… — я беспечно отмахнул обглоданной костью, так как уже довольно сильно захмелел и не придал словам Денниса большого значения.
— Простите, дабы случайной не ввести вас в заблуждение, я прошу подтвердить, понтифик подписал сей документ, propria manu? То есть самолично?
propria manu (лат.) — собственной рукой.
— Да, подтверждаю. Нацарапал подпись собственной дланью.
— В таком случае, прощение подлинное, сир! — уверенно заявил легист. — От начала и до конца.
— Чего? — я мгновенно протрезвел. — Извините, Деннис, но это ерунда. Я точно знаю, что папа даже не подозревал, что подписывал и оттого был большой скандал.
— Дело в том, сир, — легист торжественно улыбнулся, — что любое действие, произведенное папой римским, непогрешимо и не имеет обратной силы.
— Это как? Изъясняйтесь понятней.
— То есть, — легист снисходительно вздохнул. — Начертанное или промолвленное самим наместником господа на земле уже отменить нельзя. Подпись папы римского делает любой документ верным, будь он хоть насквозь подложный. Так что, ваш отец уже давно прощен. К тому же, в документе соблюдены все формальности, то есть, даже нет никаких зацепок для опротестования. — Деннис от волнения начал густо сыпать латинскими терминами. — Primo* — подпись верна! Secundo* — документ прошел все инстанции! И tandem*, тertio* — все должные тайные отметки на печати и тексте, которыми канцелярия Ватикана оберегает себя от подлогов — на месте, еt cetera, et cetera! * Я в этом совершенно уверен. Простите, но моя специализация как раз каноническое право. К тому же, я проходил практику в канцелярии Ватикана.
P rimo (лат) — во-первых.
S ecundo (лат.) — во-вторых.
Тandem (лат.) — наконец.
Tertio (лат.) — В-третьих.
Е t cetera, et cetera (лат.) — и так далее и так далее.
Вот тут мне сразу стало ясно, зачем Паук присылал своих функционеров к матери за прощением. Дело в том, что на судебном процессе, на котором отца объявили вне закона, основой обвинения являлось отлучение от церкви за инцест. Гребанный руа хотел изъять отпущение грехов, дабы уничтожить любую возможность опротестовать приговор. Так как копию документа папаша точно не смог бы получить. То есть, получается…
— То есть, приговор в отношении вашего отца неверен и требует отмены, так как зиждется на недостоверных сведениях! — легист договорил за меня. — Инцест не может являться обвинением, ибо граф божьей милостью Жан V Арманьяк уже прощен за это матерью нашей католической церковью. Соответственно, само отлучение, как его вина — тоже. Я не оставлю камня на камне от обвинения при пересмотре процесса. Камня на камне, поверьте. Правда, пересмотра еще надо добиться. Но этот документ значительно облегчит нам дело.
