Тру лицо озябшими ладонями, отгоняя усталость, а когда вновь открываю глаза, из небольшой конторки, в сопровождении брата мужа, выходит мой сын. Я замираю на секунду, прижав руку к горлу, и, сорвавшись, со всех ног бегу, забыв о том, что ноги меня не держат…
— Сынок! — падаю на колени, прижимаю к себе его крепкую фигурку. Для ребенка трех лет Дамир — очень большой мальчик. Большой… но еще такой маленький. Покрываю его лицо быстрыми поцелуями, не замечая, как по моим щекам соленым нескончаемым водопадом катятся слезы.
— Мама! — всхлипывает тот.
— Прекрати. Ты — мужчина. Веди себя соответствующе.
От боли за моего маленького мальчика не могу дышать. Только с силой сжимаю пальцы на его комбинезоне и медленно от него отстраняюсь. Маленькие губки Дамира дрожат, а в карих глазах плещутся невыплаканные слезы. Одна крупная капля повисает на длинных-предлинных ресницах и срывается вниз. Стираю ее дрожащими пальцами.
— Все хорошо, слышишь? Мамочка с тобой. И всегда будет.
Медленно выпрямляюсь, ладонью прижимая голову сына к собственной ноге, и поднимаю взгляд на того, кого бы мои глаза не видели! Мне хочется убивать. Клянусь, если бы у меня была хоть какая-то возможность это сделать, прямо сейчас я бы не раздумывала ни секунды. Но пока такой возможности нет, я должна… просто вынуждена быть покладистой.
— Ты понимаешь, что это преступление?
— То, что наша семья, наконец, воссоединилась? — холодно усмехается тот.
— У нас нет семьи.
— Но будет. Уже совсем скоро. И лучше бы тебе к этому времени научиться должным образом уважать и почитать мужа. Гурам тебя слишком разбаловал.
Меня полосует холодный брезгливый взгляд черных глаз. Брат мужа совсем на него не похож. Он выше и тоньше в кости. Наверное, Алан даже красивее. Но от того, как он на меня смотрит, у меня внутри все стынет и будто покрывается коркой льда. Он… опасный. По-настоящему опасный. Теперь я это понимаю.
— Зачем тебе я? На дворе двадцать первый век, а ты производишь впечатление вполне современного человека. Могу поклясться, у тебя на примете есть девушка, которая с радостью согласится выйти за тебя замуж и будет тебе гораздо лучшей женой, чем я.
— Это не обсуждается. И запомни первое правило. С этого момента ко мне ты можешь обращаться, только если я это разрешу. А теперь помолчи.
Голос Алана звучит ровно и холодно. По привычке я открываю рот, чтобы высказать все, что я о нем думаю, но затыкаюсь, как только наши взгляды вновь скрещиваются. Тонкие губы мужчины растягиваются в скупой змеиной улыбке. Кажется, он доволен произведенным эффектом.
— Все готово. Мы можем подняться на борт.
— Постой! Я… могу узнать, куда мы летим?
— Домой.
Мне хочется заорать, что мой дом здесь. Но я только сильней стискиваю в руке маленькую ладошку. Выдыхай, Олеся, выдыхай! Сосредоточься на сыне… Подхватываю Дамира на руки. Конечно, он напуган, но даже в такой ситуации его любопытство берет свое. Он с интересом пялится на самолет, в котором нам предстоит лететь, и тот самый красный, похожий на стрекозу, вертолет, стоящий чуть поодаль.
— Мы сейчас полетим. Хочешь полететь? — улыбаюсь я, торопливо шагая вверх по невысокому трапу. Дамир качает головой. Голубая шапка с помпоном съезжает ему ну лоб. Тайком озираюсь по сторонам. С ужасом понимаю, что бежать мне некуда, а медлить больше нельзя. Высокая фигура Алана скрывается в салоне самолета, и я шагаю следом за ним, опасаясь, что нас с сыном вновь разлучат в наказание за мою строптивость. Брат Гурама располагается в ближайшем к выходу кресле, в окружении охраны. Я же, напротив, прохожу в хвост. Признаться, мне уже все равно, куда мы летим. Я истощена, а боль в голове становится такой сильной, что я начинаю опасаться, как бы у меня не было сотрясения. Пристегиваю себя и Дамира, который, конечно же, пожелал сесть у окна, и, закрыв глаза, откидываю голову на подголовник. Я держусь только из-за сына. Он все, что у меня осталось. И единственное, что имеет смысл. Снова сжимаю в ладони его маленькую, но такую, знаете, по-мужски скроенную руку и повторяю, как мантру: Все будет хорошо. Тимур спасет нас. Иначе просто не может быть.
Тимур…
Самолет выезжает на взлетную полосу и, разогнавшись, взмывает ввысь, а я снова мысленно возвращаюсь в прошлое.
Вода бьет по плечам и стекает вниз по груди, которая стала непривычно чувствительной. Каждый вдох дается с трудом. Я зажата между стеной и телом вздрагивающего на мне мужчины. Но даже если я задохнусь — ни за что не отстранюсь от него первой. Пока он изливается глубоко-глубоко во мне. Сжимаю его сильней. Плывите-плывите, сперматозоиды… Если бы это было возможно, я бы и в позу березки встала, говорят, так шансы забеременеть увеличиваются. Только вряд ли мои упражнения остались бы незамеченными Белым, так что… Я просто замерла мышкой и не шевелюсь.
Тимур выскальзывает из меня спустя несколько долгих минут. Но отстраняться полностью не спешит. Ведет губами по подрагивающему плечу. Прихватывает кожу и, с силой сжав ладонью мою ягодицу, пальцами второй руки опять толкается внутрь. А вот это точно лишнее… Отстраняюсь.
— Что такое?
— Мне нужно идти, — выхожу из душа, хватаю полотенце и заворачиваюсь в него, забыв промокнуть волосы.
— Да брось. Давай сходим куда-нибудь поужинать.
— Кажется, я говорила, что не заинтересована в отношениях. Ужин… это что-то из этой области, нет? — торопливо натягиваю спортивный лифчик, тянусь за трусиками. Тимур наблюдает за мной, прищурившись.
— Я предлагаю просто поесть.
— Я не могу, — оглядываюсь по сторонам — ничего ли не забыла, накидываю мастерку и подхватываю сумку, в которую небрежно смахнула все свое барахло.
— Хочешь просто трахаться?
Замираю. Поднимаю взгляд. Я не могу отрицать того, что с Тимуром это все намного приятнее, чем я того бы хотела. И потому меня охватывает чувство вины. Вины перед мужем. А еще… разочарования. В голове звучит немного задушенный голос тренера: «Ты жене хочешь пропустить чемпионат, м-м-м, Олеся?». Каждый раз, когда я испытываю к мужчине что-то большее, чем ничего, этот голос из прошлого, будь он проклят, гасит зарождающийся огонек желания, не давая ему перерасти в пожар.
— Разве это я пришла к тебе?
— Нет. Я пришел сам. Но и ты была совершенно не против.
Не была. А должна была. Я ведь уже решила, что Тимур Белый — не тот человек, которого можно использовать. Так какого хрена я позволила ему… себе… то, что случилось?
Желание стать матерью делает меня безумной. Других объяснений этому я не нахожу.
— На этом и остановимся, — веду плечами и выхожу прочь из душевой.
В тот день я возвращаюсь домой в растрепанных чувствах. Гурам весь вечер ходит недовольный тем, что мне пришлось задержаться, а у меня нет сил на извинения. Я ложусь в кровать и, поджав к груди ноги, тихонько плачу. Плачу по той девочке, что во мне умерла… Обычно я стараюсь об этом не думать. Не трогать то, что, если не тревожить, и не болит.
