— У него отличная координация. Это в меня.
— Наверное. Он вообще очень на тебя похож.
— Дома я начну его тренировать.
— Никаких тренировок! — вмиг ощетиниваюсь я. Если меня чему-то и научила жизнь в большом спорте, так это тому, что от него стоит держаться подальше. Здоровье целее будет. Не говоря уже о нервах.
— Отец тренировал нас с братом с пеленок. Думаю, ни одному мужчине не помешают навыки самообороны.
— Ах, ты об этом… Тогда я не против. Но профессиональный спорт — только через мой труп.
— Почему?
— Потому что это очень грязная штука.
Прибавляю шагу, явно давая понять, что не хочу обсуждать эту тему. А Тимур, хоть больше ничего и не спрашивает, потом весь вечер сверлит меня изучающим надоедливым взглядом. Мы ужинаем в небольшом кафе у центрального подъемника. И даже распиваем одну на двоих бутылку местного розового вина. Свежий горный воздух буквально валит с ног. Дамир засыпает, даже до конца не раздевшись. Переглядываемся с Тимуром и улыбаемся, глядя на свисающую с его ноги штанину. Может быть, впервые улыбаемся так открыто. Друг другу… В горле образуется ком. Я сглатываю и осторожно снимаю с сына штанишки. Целую его в лоб. Веду рукой по волосам.
— Ты хоть его любишь? — хрипло интересуется Тимур.
— Его… очень люблю. Больше жизни.
— Значит, не все потеряно.
Пожимаю плечами и, поскольку причин оставаться в комнате сына больше нет, выхожу. Я думала, что Тимур тут же последует за мной. Он ясно дал понять, что сегодня мы спим вместе. Но, к удивлению, проходит пять минут, десять, а его все нет. Мое напряжение растет. В какой-то момент я не выдерживаю. Набрасываю халат поверх трикотажной футболки, которая заменяла мне в эти дни ночную сорочку, и отправляюсь на поиски… мужа.
Он находится на террасе. Темная фигура на сером фоне величественных гор, озаренных догорающим багрянцем заката. Плечи гордо распрямлены. Подбородок задран вверх. Победитель по жизни. Но побежденный мною. Большой мужчина. С большой душой. И я… такая мелкая. Такая… ничтожная в его отражении.
Шагаю мягко. Но он все равно настораживается. Поворачивает голову в полупрофиль. Не знаю, откуда во мне берутся силы и смелость его обнять. Но, клянусь, я делаю это! Он твердый, как камень, под моими руками. Он неуступчив. И я знаю, что рядом с ним мне будет нелегко. Может быть, невозможно будет…
Прижимаюсь лбом к местечку между его лопаток. Губами почти касаясь кожи:
— Извини меня. Пожалуйста… Извини!
Целую, пробираюсь пальцами одной руки под футболку. Веду по будто высеченным из камня кубикам на его прессе, второй рукой проникаю под резинку штанов, сжимаю пальцы вокруг его напряженной плоти, которая от моей ласки становится еще сильней, еще тверже, веду носом по лунке позвоночника, трогаю большим пальцем бархатистую головку… И практически тут же на мою руку сверху ложится его рука. Не для того, чтобы помочь или направить, нет… Он отводит мою ладонь. Отступает на шаг в бок, лишая меня тепла и защиты…
— Иди спать, Олеся. Уже поздно. Я… я скоро тоже приду.
Глава 21
Тимур
— А вот это будет твоя комната. Ты будешь в ней жить. Нравится? — Дамир смотрит мне в глаза и качает головой из стороны в сторону. — Почему?
— Здесь нет моего трактора. И вертолета.
Озадаченно провожу рукой по лбу, а потом, вспомнив кое-что важное, выхожу из комнаты, стараясь не замечать настороженного взгляда Олеси.
— Зато у меня есть вот это!
Торжественно вытаскиваю из-за спины, зажатого в руке плюшевого зайца.
— Морковка! — визжит Дамир. Радостно сверкая глазищами, забирает игрушку.
— Так вот, где мы его забыли. А я думала, потеряли, — улыбается Олеся.
— Я нашел его на полу в туалете.
Она кивает и снова пронимается вертеть головой, разглядывая мою бывшую гостевую.
— Если хочешь, здесь можно все изменить. Купить новую мебель… Кровать в форме гоночного болида, или все, что угодно.
Олеся замирает. Медленно отводит волосы от лица и, нервно растерев руки, интересуется:
— Откуда ты знаешь про гоночный болид?
— Я был в вашей старой квартире.
— И что же ты там делал? — сглатывает она. — Шпионил?
— Нет! — рявкаю я. — Знакомился со своим сыном! Хоть так… чтобы не спятить.
— Понятно… — опять смутившись, бормочет Олеся. А я не могу на нее смотреть. Меня рвет на части снова и снова. И после этого я собираюсь в тысячи разных причудливых комбинаций, в которых не знаю себя. Наверное, вообще глупо надеяться, что я когда-нибудь стану прежним.
В комнате повисает натужная тишина. Стены давят.
— В общем… Вы располагайтесь.
— А ты куда? — вдруг забеспокоилась Олеся.
— В магазин. Куплю сыну игрушек.
— Это необязательно делать прямо сейчас. К тому же мы можем их забрать из нашей старой квартиры.
Да я скорее сдохну, чем сделаю это! Мне ничего не нужно из той квартиры. И им… не нужно. Я не желаю, чтобы они возвращались в ту жизнь. Не хочу, чтобы воспоминания о ней просачивались в наш дом вместе со старыми перекочевавшими в него вещами. Поворачиваюсь к двери.
— Постой! Оставь нам хотя бы ключи.
— Они вам не понадобятся.
— Я думала, мы твоя семья, а не пленники!
Голос Олеси дрожит. Черт… До чего же она меня достала! Достаю из кармана связку и бросаю ей. Она неуклюже ловит.
В магазине игрушек я — гость привычный. Вот уже почти год, с тех пор как у старшего брата родилась дочка, и мне пришлось ступить на эту Терра инкогнито в первый раз. Но если с выбором подарков для девочки я каждый раз испытываю затруднение, то с выбором игрушек для сына таких проблем не возникает. Я просто сгребаю с полок все, что вижу. Домой возвращаюсь часа через два, обвешанный пакетами, как елка. Замираю на пороге, почувствовав запах гари. Стаскиваю туфли и как есть, в пальто, иду в кухню и застаю там практически идеалистическую картину. Олеся с Дамиром обедают, сидя за столом.
— Что у нас сгорело?
У нас… Как странно звучит это «у нас»! Я давлюсь им, как рыбной костью. Олеся вскакивает со своего места.
— Немного подгорели котлеты. Ты голоден? — Она хватает тарелку и начинает выкладывать на нее макароны да изрядно зажаренные кривобокие котлеты.
— Мои мать с невесткой отлично готовят. Можешь взять у них пару уроков, — веду по отросшей щетине рукой, хмуро разглядывая разваренные в кашу макаронины. На секунду мне кажется, что Олеся вот-вот взорвется. Я будто наяву вижу, как внутри нее закручивается стальная пружина. Но потом она обмякает. Кивает, как кукла, головой и возвращается на свой стул. Отчего-то мне становится тошно, как если бы я незаслуженно ее обидел. Отсекая от себя эту мысль, поворачиваюсь к Дамиру, который сметает с тарелки все, с видимым удовольствием. Отмечаю, что для него Олеся выбрала неимение подгоревшие котлетки. Похоже, не быть моему сыну гурманом. Эта мысль заставляет меня улыбнуться.
