— Ты ни в чем не виноват. Я хочу, чтобы ты понимал это. — Он хмурится и смотрит на меня упрямо. Облизываю губы. Веду пальцами вверх по его лицу, разглаживаю тревожные складочки. — Мне будет хорошо, если хорошо будет тебе.
Задираю футболку. Провожу вверх по мышцам пресса. Очерчиваю кубики, выступы и впадинки, и дальше вверх по безволосой груди. Чувствую, как он расслабляется. Медленно, будто заставляя себя сделать это усилием воли. Помогает мне стащить футболку через голову и небрежно отбрасывает ту в сторону. Обхожу Тимура по кругу. Касаюсь, как, наверное, Микеланджело касался своего Давида. Щедро делюсь дрожью, сконцентрированной на кончиках пальцев. Захожу за спину. Касаюсь губами лунки позвоночника, будто пробуя на вкус, веду языком вниз. Он шипит, и я настороженно замираю, прижавшись лбом между его лопаток. Меня слегка потряхивает, потому что никогда раньше я такого не делала. Не ласкала мужчину так. Никому из них это не было нужно, а уж мне — так и подавно.
— Продолжай, — сипит он. — Почему остановилась?
Требовательный. Жадный. Ненасытный. Как и любой мужчина. Но в то же время я знаю, каким заботливым, каким щедрым он может быть, и осознание этого все для меня меняет.
Продолжаю. Веду пальцами по его ребрам, косым мышцам пресса вниз по стрелке, уходящей под резинку штанов. Спускаю. Обхватываю ладонью его внушительную эрекцию и, хорошо помня, как он любит, с силой сжимаю пальцы и прохожу вверх-вниз. Шипение, которое слетает с его губ, становится резче, отчетливее. И, может быть, я что-то делаю не так, но он мне не мешает. Грудь, которой я вжалась в его широкую спину, тяжелеет. Соски наливаются и вытягиваются, становясь восприимчивыми к малейшему движению Тимура. Он просто дышит. Его спина вздымается и опускается. То сильнее надавливая, то ослабевая соприкосновение тел, и эти нехитрые движения для меня — самая лучшая ласка. В который раз облизываю губы. Снова выхожу вперед. Озираюсь. Скидываю с дивана подушку и становлюсь на нее коленями. Тимур хмыкает. Сгребает волосы в ладонь и запрокидывает мою голову. Смотрит. И я смотрю. Обхватываю его головку губами, максимально, насколько могу. Ласкаю уздечку языком. Крылья его красивого идеально вылепленного носа подрагивают. Хватка на волосах становится жестче. Но я успела его изучить. И это меня не пугает. В какой-то момент он начинает меня тянуть с особенной настойчивостью. Я выпускаю его изо рта и просто жду, что он скажет.
— Тебе хоть нравится это? Самой… Тебе это нравится?
Я теряюсь. И он тут же это замечает. Отступает в сторону, но я не даю. Потому что, наконец, понимаю. Да! Мне нравится! Все, что он делает со мной. Все, что я делаю с ним… Доставляет мне удовольствие.
— О, да. Нравится. Очень…
Мгновения, в течение которых он что-то для себя решает, тянутся бесконечно долго. Мы так и провожаем стоять. Он — в одной эрекции. И я, полностью одетая, на коленях.
— Тогда расстегни пуговички и продолжай, — спустя миллионы лет говорит Тимур, глядя на меня через опущенные ресницы.
— Ты хочешь, чтобы я разделась?
— О, да, — повторяет он за мной, — ты очень… очень красивая, Олеся. Знаешь?
Стараюсь не расплакаться. Оказывается, я совсем не привыкла к комплиментам. Если Гурам и говорил мне их, то когда-то давно. Может быть, еще в самом начале наших отношений.
Улыбаюсь. Тянусь к пуговичкам на простом ситцевом сарафане и останавливаюсь, не решаясь спустить бретельки.
— Сними.
Кусаю губы и одним движением плеч спускаю свой сарафан до пояса. Его взгляд тяжелеет. Обволакивает всю меня, метит.
— Когда-нибудь я тебя трахну и так, — Тимур ведет пальцами между моих тяжелых грудей. Мнет соски, то с силой сдавливая, то нежно, едва касаясь, поглаживая. — Что скажешь? — интересуется, оттянув вершинки.
— Все, что захочешь, Тимур.
— Да ты просто идеальная женщина.
— Нет. Но я стану ей для тебя.
Ему незачем знать о том, как я боюсь, что не смогу с этим справиться, поэтому я спешно сворачиваю наш затянувшийся разговор и вновь обхватываю плоть Тимура губами. И это сумасшествие длится, и длится… Пока он с тихим рыком не приходит к разрядке, кончая глубоко в моем горле.
Глава 25
Тимур
— Ну, наконец-то! — Руслан хлопает по столу и встает, чтобы пожать мне руку. Или… На этот раз обнять и даже похлопать по плечу. Мы близки с братом, но вот так явно проявляем чувства не очень часто, поэтому я растягиваю губы в улыбке:
— Вот это прием.
Руслан улыбается в ответ. Отходит на шаг и, сощурившись, обводит меня взглядом с головы до ног.
— Ты похудел.
— Да брось. Мы не виделись сколько? Каких-то десять дней.
— Ты похудел, — стоит тот на своем. — Похоже, кому-то пошел на пользу медовый месяц. Глядишь, так и в форму вернешься.
Как будто я ее терял! Ну, ладно… Может, самую малость. Закатываю глаза и сажусь за стол, игнорируя любопытство во взгляде брата, которое тот даже не пытается скрыть.
— Ну? И когда я, наконец, увижу её?
— Да когда угодно, — пожимаю плечами. — Как насчет ужина сегодня? Можем сплавить детей родителям и куда-то сходить.
— Вот так просто?
— А что здесь сложного?
— Ты прятал её от меня столько времени, а теперь говоришь о чертовом ужине.
— Как ты заметил, у нас был медовый месяц.
Откидываюсь в кресле и складываю руки на груди.
— И как оно?
— Ты хочешь, чтобы я поделился подробностями? — вздергиваю бровь. Руслан смеется и вскидывает перед собой руки:
— Мне достаточно знать, что ты счастлив.
Счастлив ли я? Не знаю. Я пытаюсь это понять. Когда дурачусь с собственным сыном, когда мне удается вызвать на его мордашке улыбку или рассмешить его. Когда мы с Олесей, уложив Дамира спать, садимся у телевизора посмотреть какой-нибудь фильм или болтаем о каких-то глупостях, или когда начинаем прелюдию, каждый раз перерастающую в жаркий секс… Я постоянно об этом думаю. Я анализирую, наконец, включив голову и отбросив прочь эмоции, которые раньше мешали мне сделать то, что я должен был сделать первым делом. Попытаться ее понять. Разобраться, что ею двигало. Залезть к ней в голову. Проникнуть в мысли. Постигнуть всю ее суть. Разгадать все ее тайны, которые не дают мне покоя. Довериться собственной интуиции, в которой она заставила меня усомниться. Собрать факты. И провести анализ. Для меня же нет ничего проще. По крайней мере, не было. До неё…
Ярость и боль застилали мои глаза. Но теперь, сумев обуздать свои чувства, усилием воли вытеснив их на второй план, я подмечаю все больше взрывающих мозг деталей. Ее неуверенность. Самоедство. Странную зацикленность на неудачах. Болезненное желание угодить… Такое количество трещин в её душе и надломов, что мне становится страшно. Нет, конечно, я не оправдываю то, как она со мной поступила. Но… Черт. Это сложно объяснить. Мне начинает казаться, что у той женщины, что прячется за тысячей масок, у той… непостижимой замороченной битой женщины… и выбора-то особого не было.
