Однажды мне позвонил министр культуры Мао Дунь.
– Премьер-министр просит вас присутствовать на важном дипломатическом приеме. К нам приехала группа западных писателей-авангардистов, и ему кажется, что одного из них вы знаете.
– Кого?
– Подробностей я не знаю. Я пришлю за вами машину.
В тот вечер машина отвезла меня в гостиницу «Пекин»; там находился один из лучших ресторанов страны, где готовили блюда западной кухни. В ресторане уже собралось много важных людей, в том числе премьер-министр, который произнес приветственную речь. Разглядывая зарубежных гостей, я заметил писателя, которого должен был сразу узнать. Я глазам своим не верил.
После нескольких скучных речей и обеда наконец настало время для общения. Я подошел к этому человеку и обратился к нему на своем ужасном французском:
– Добрый вечер, месье Сартр.
Он с любопытством взглянул на меня из-за очков с толстыми стеклами и дружелюбно мне улыбнулся.
Я переключился на английский и представился, а затем сказал ему, как я восхищаюсь его книгой «Бытие и ничто» и что я написал о ней несколько статей. Я и не рассчитывал когда-нибудь встретить его в Китае.
– Не думал, что кого-то в Китае интересуют мои работы, – удивленно заметил Сартр.
Я заговорил тише:
– До культурной революции ваши работы пользовались большой популярностью в Китае. Многие были просто заворожены вашими словами. Я не могу утверждать, что в полной мере понимаю вашу философию, однако я всегда пытался исследовать мир с ее помощью.
– Для меня это большая честь. Но вам не следует так высоко оценивать мои слова. Самое драгоценное – это ваши собственные мысли о мире. Более того, на свете есть только одна важная вещь – это само мышление. Если честно, то я удивлен. Я думал, что вы социалист.
Я печально улыбнулся.
– Социализм – это наша жизнь, но данная форма жизни превратила меня и многих других в экзистенциалистов. Возможно, в этом отношении две философии связаны друг с другом.
– Что вы думаете об экзистенциализме?
– Говоря вашими словами, «существование предшествует сущности». Мир появляется из пропасти, в которой нет сущности; он ни от чего не зависит, если не считать времени, и не имеет смысла. Все смыслы появляются уже после самого мира, и они фундаментально абсурдны. С этим я согласен. Существование мира… абсурдно.
Я помолчал, а затем, набравшись храбрости, продолжил излагать загадку, которая не давала мне покоя уже много лет:
– Посмотрите на наш мир! Откуда он пришел? Куда он идет? Когда я родился, интернет уже соединил все части земного шара, а нашу страну расчертили пути высокоскоростных поездов. Полки магазинов ломились любыми товарами, о которых только можно мечтать, выходило бесчисленное множество романов, фильмов, телесериалов… Все мечтали о более чудесном будущем. Но теперь… Сеть и мобильные телефоны давно исчезли, и телевидение тоже. Мы, похоже, живем в мире, который движется в обратном направлении. Разве это не абсурдно? Возможно, все дело в том, что наше существование вообще лишено смысла.
– Кажется, я понимаю, что вас тревожит, – с улыбкой ответил Сартр. – Но я не понимаю, почему данное состояние кажется вам абсурдным.
– Если существование мира имеет смысл, то не кажется ли вам, что мир должен двигаться вперед? В противном случае, какой смысл в людских усилиях? Этот мир похож на искаженную тень какой-то иной реальности.
Сартр покачал головой:
– Я знаю, что в Китае когда-то жил философ по имени Чжуанцзы. Он рассказал такую историю: если дать обезьяне три ореха утром и четыре ореха вечером, обезьяна огорчится. Но дай обезьяне четыре ореха утром и только три вечером, и обезьяна будет в восторге. Как вы считаете, обезьяна глупая?
– Ээ… да. Для китайцев обезьяна Чжуанцзы – символ глупости.
Глаза Сартра озорно заблестели.
– Но чем мы отличаемся от этой обезьяны? Разве мы добиваемся какого-то «правильного» порядка исторических событий? Если поменять местами счастье и несчастье, то все покажется вам «нормальным»? Если в истории существует зло, исчезнет ли оно, если просто поменять события местами?
Мне показалось, что я вот-вот пойму что-то важное, но я не мог это выразить словами.
Сартр продолжал:
– Прогресс не является постоянной величиной, он – просто временная фаза для этой вселенной. Я не ученый, но физики утверждают, что вселенная расширяется, а затем сжимается, а потом расширяется снова, словно подчиняясь космическим циклам, о которых говорили ваши философы-даосы. Время легко могло бы течь в другом направлении… или в одном из бесчисленного множества направлений. Возможно, события способны сложиться в любое число разных последовательностей, потому что время может выбирать из бесконечного числа вариантов. Вспомните афоризм Гераклита: «Время – это ребенок, играющий в кости; царская власть принадлежит ребенку».
– Ну и что? Какое бы направление ни выбрало время, какой у всего этого смысл? Мир существует. Его существование предшествует сущности, потому что само его существование уходит корнями в ничто. Это абсурдно вне зависимости от последовательности событий в нем. Возможно, вы правы – если бы время выбрало другое направление, вселенная бы сильно изменилась: человечество двигалось бы от тьмы к свету, от печали к радости, но такая вселенная была бы ничуть не лучше этой. В конце концов, радость – удел тех, кто рожден во времена радости, а страдание – удел тех, кто рожден во времена страданий. С точки зрения бога такие вселенные ничем не отличаются.
– Кое-кто утверждает, что, если между Советским Союзом и Соединенными Штатами начнется война, мир перестанет существовать. Но, по-моему, апокалипсис уже давно наступил. Он был с нами с того самого дня, когда родился этот мир, и мы так привыкли к апокалипсису, что уже его не замечаем. Конец света наступает не тогда, когда мир гибнет, а когда все происходящее вокруг нас теряет смысл. Мир вернулся в состояние первозданного хаоса, и у нас ничего нет.
Сартр остановился, словно ожидая услышать мой ответ. Я был совершенно сбит с толку и после долгих раздумий спросил:
– Тогда на что надеяться человечеству?
– Надежда всегда существовала и будет существовать, – торжественно заявил Сартр. – Но она – не будущее, потому что у времени нет неизбежного направления. Надежда – это настоящее: она в самом существовании, в пустоте. Истина пустоты – это свобода. Человек всегда обладает свободой выбора, и это единственное утешение, которое есть у человечества.
– Я понимаю, что это ваша теория. Но неужели вы думаете, что у человечества есть свобода выбора? – Мой голос зазвучал более резко. – Тридцать лет назад я оставил женщину, которую любил, на другом берегу океана и вернулся сюда. Я не знаю, где она и жива ли она еще. Могу ли я отправиться на ее поиски? Есть ли у меня выбор в этом? Несколько лет назад миллионы людей в нашей стране умерли от голода. Будь у них такая возможность, они все выбрали бы жизнь. Но могли ли они выжить? Я вам так скажу: многие достойные, великие люди выбрали коммунизм, полагая, что он избавит человечество от страданий, но посмотрите на то, к чему привел их выбор! Вы видели, что стало с Китаем? Свобода человечества – просто фантазия, слабое утешение. Наша жизнь – это отчаяние.
