– Я тоже видела ее, и ясно, как днем, – добавил Элта.
Мы шли мимо разбросанных инструментов и пустующих верстаков. Это место должно звенеть от резцов, мастерков и жужжащих пил на фосе. В пустоте становилось до странности одиноко. Я завернул за угол, осмотрелся. Никого и ничего.
– А ты как? – спросил я у Хемли. – Тоже видел Светлую леди?
Он был самый сдержанный, и я думал, что от него может быть хоть капля толка в потасовке. И в руках он держал не светострел, а мушкет с зажженным фитилем, и потому нравился мне еще больше.
– Пока нет. Но Свидетель сказал, что со временем все увидим, – с не меньшей уверенностью, чем другие, заявил он.
Акцент у него был душераздирающе сельский, откуда-то из тех мест, где подоить корову – главное событие дня, а уж про упавшее в лесу дерево говорят годами.
Я высунулся из-за угла, выставив вперед пистолет. Никого.
– Так что же ты здесь делаешь? – спросил я.
– Орденские пришли звать к себе, говорили много хорошего. Деньги-то совсем не так, как надо, вокруг бегут. У одного из тысячи богатства больше, чем у остальных вместе взятых, и даже если кто пробует подняться, титула ему не видать. Здесь-то, на Границе, оно все важное, я понимаю, и Шпиль, и стена с солдатами, а у нас народ задавили налогами, князья пьют шипучку из брильянтовых бокалов, и так оно нельзя.
– Думаешь, революция тут готовится, потому и пришел?
– Думаю, что Светлая леди – знак того, что придут лучшие времена.
У меня мимо воли мелькнула предательская надежда на его правоту.
– Но ты сам еще не веришь?
– Конечно, он верит, – свирепо буркнул Бастиан.
– Ну конечно, – подтвердил Хемли, хотя, по-моему, не слишком убедительно. – Люди ее видели, чего уж тут. Много людей, они добрые, честные люди. Верю им.
Он пожал плечами. Похоже, вера его не слишком волновала.
Когда мы уже заканчивали с проверкой, сверху глухо и мощно бухнуло. С потолка и в дыру полетела мелкая пыль.
Мы побежали назад, встретились на лестнице с Тьерро и его группой. Та прежде была будто в набожном трансе, а теперь оживилась – на лбах капли пота, пальцы нервно шевелятся у крючков.
– Выше, – заключил Тьерро.
– Выше, – согласился я.
Семьдесят пять гребаных этажей. Я выкинул алебарду, пожалел о том, что надел доспехи. Ноги ныли, старая рана колола в самую кость. Бегать по лестницам – забава для молодежи. К тому времени, как мы увидели дневной свет, я уже промок насквозь от пота и выпускал изо рта пар.
На крышу я выбрался последним.
Крыша Великого шпиля была огромной пустой платформой из идеально прозрачного, закаленного фосом стекла с низкой стеной по периметру. Сквозь три фута стекла я отчетливо видел пол этажом ниже и дыру для линзы. Ступать на стекло было страшновато – будто на идеально спокойную поверхность пруда. Единственное устройство на крыше – «Железное Солнце» посередине, двадцатифутовый черный шар с поверхностью из перекрывающихся металлических оболочек, водруженный на пьедестал. От него шел дым. Стекло вокруг потрескалось, валялись плавленые осколки. Вопреки сильному ветру, пахло горелым порохом. Большинство солдат собралось на другой стороне «Железного Солнца», кто-то на коленях, кто-то стоя, и все нацелили ружья на одинокую фигуру у стены.
Знакомую фигуру в длинной белой ночной сорочке, трепетавшей на ветру – той самой, в которой мы арестовали его. Плечи ходили ходуном – бедняга не мог отдышаться. Я с легкостью узнал его и со спины. Мароло Накомо, звезда сцены и предатель Границы, стоял у проломленной в стене дыры и глядел на Валенград.
Солдаты Тьерро окружили Мароло, но не приближались. Судорожно хватая ртом воздух, я приковылял к ним. Честно говоря, не я один задыхался и обливался потом. Чертовски долгий подъем.
– Сэр, что теперь? – спросил солдат.
Тип с взведенным, готовым к стрельбе светострелом. На мгновение я решил, что он обращается ко мне, но нет – все глядели на Тьерро. А тот шагнул вперед, выглядя очень уверенным в себе.
– Эй, вы там, слышите меня? – крикнул он. – Вы можете говорить?
– Полегче, – тихо проворчал я. – Это человек мне нужен живым.
Судьба – капризный комедиант. Она вернула мне единственный ключ к убийству Левана Оста и похищению Ока Шавады и поместила этот ключ на край обрыва в тысячу футов. Человек в положении Накомо мог бы предпочесть быстрый путь вниз белой камере и новым допросам, но если актер и заметил нас, то не подавал виду. Его плечи дрожали. Его Ступни касались самого края. Сильный порыв ветра – и Накомо полетит на площадь внизу.
– Он делал что-нибудь с тех пор, как ты поднялся сюда? – спросил я у Тьерро.
Вот же хрень. У меня прямо течет с подбородка, а Тьерро хоть бы подмок.
– Нет, он просто стоит.
– Что причинило ущерб?
– Не знаю. Но что бы это ни было, оно нас тормозит. Оружие на изготовку!
Охранники неуклюже нацелили ружья в спину Накомо.
– Он забрал мое лицо, – не оборачиваясь, сказал Накомо. – А я не хотел отдавать ему свое лицо.
– Накомо, послушай меня! – крикнул я.
Тьерро удивленно глянул в мою сторону, но тут же снова уставился на актера.
– Ты знаешь его?
– Оставь его мне, – сказал я.
На белой рубахе Накомо – потеки крови. Наверное, часть ее – от моих «галок» и Валии. Как-то само собой до боли стиснулись зубы.
– Я не хотел делать ничего плохого, – признался Накомо. – Я не хотел ни во что вмешаться. Я же не плохой человек.
Ветер уносил его негромкие слова – почти не разобрать.
– Отойди от края и положи наземь оружие, если оно у тебя есть! – крикнул я. – Ты же еще под арестом.
Он не ответил.
– Накомо, ты же знаешь, кто я! Повернись. Медленно.
– Капитан Галхэрроу, я знаю вас. Вы – поступь смерти для таких, как я. Они сказали, что я слишком стар, чтобы играть Лейонара. Слишком стар! В конце концов, сцена предает всех нас. Я хотел все начать заново. Преподать критикам урок, и вернуться в Леннисград. Какое тщеславие. И за него мне сейчас умирать – и за мое бесполезное лицо.
– Что за чушь он несет? – пробормотал Тьерро.
Я пожал плечами. Похоже, актер вот-вот совершит большую глупость, и стоит там, где эту глупость учинить слишком легко. Он же знает: как только я вытяну из него сведения, я его повешу. Но почему он выбрал крышу вместо веревки? Кому-то надо подойти и оттащить его. А доверить это дело некому. Я достал пистолет, взвел курок и ступил вперед. Надо занять Накомо разговором, отвлечь от мыслей о глупости. Если он надумает взбрыкнуть, то я не узнаю, на кого он работает и куда делось Око после того, как покинуло его дом.
