Мне захотелось навестить Ненн. Ее ребята отгуливали положенное после вылазки в ядовитые пески. Я приехал, привязал Сокола к изгороди и позвонил. Ненн вышла открывать сама, одетая только в полотенце и приставной нос. Сосед, которому повезло встать раньше обычного, скривился, глядя на такое вопиющее нарушение приличий, но, по-моему, он пытался замаскировать этим жадный взгляд на ноги майора – мускулистые и открытые почти целиком.
– Эй, старый пердун, смотри хорошенько! – заорала она, открыла мне дверь и показала старой гниде задницу – а потом захохотала.
– Ты в хорошем настроении, – заметил я, когда мы зашли в гостиную.
– Хороший выдался день, – заметила она и потянулась.
Полотенце приподнялось и вообще перестало прикрывать. Моя Ненн и раньше почти не заботилась о приличиях, а когда поднялась в чинах, перестала заботиться вообще. Но такой наглой демонстрации я еще не видел.
– Хочешь позавтракать? У меня где-то поблизости бутылка двенадцатилетнего виски.
Заманчивое предложение – но у меня пока были другие заботы. Я уже хотел заговорить, но услышал шум из соседней комнаты.
– Слуги? – спросил я и тут же обругал себя за тупость.
– Они тут бывают иногда. Но сейчас это Бетч чистится. Бедняжку немного поцарапали, – сообщила Ненн, посмотрела на свои ногти и ухмыльнулась.
У Ненн сложно с нежностями, она впадает в экстаз от того, как Бетч ее хочет. У Ненн с любовниками бывали проблемы. Причем нехорошего толка. А сейчас она отыскала человека, который заставил ее ощутить себя красивой. И, в своем стиле, хотела хвастаться этим перед всем миром. Показать, что этот мир потерял в ее, Ненн, лице.
– У меня и еда есть, – прибавила она.
– Пока откажусь, спасибо. Мне нужна твоя помощь кое с чем. Но сперва скажи мне, как твой живот в последнее время?
Ненн нахмурилась.
– Я ничего эдакого не ела, если ты это имеешь в виду.
– Нет. Я имею в виду твои кишки, за которые я столько заплатил Саравору.
– Да с ними все время как-то не так, – пожав плечами, ответила она. – И мне постоянно хочется острых перцев, хотя мне нельзя, когда Бетч рядом, а то у меня сок на пальцах, и когда оно у нас, ну, сам понимаешь, что тогда.
Я не очень понимал и понимать не хотел.
– Не болит? – спросил я. – Не заставляет чувствовать себя, ну, будто сейчас все бросишь и пойдешь стрелять людей? Ничего в этом роде?
– Я всегда хочу все бросить и пойти стрелять людей, – указала Ненн.
Она откупорила бутыль, в которой, как я думаю, и хранилось двенадцатилетнее виски, и налила себя в стакан янтарной жижи.
– Да ладно, хрен с ним, давай и мне, – согласился я. – Но потом – за работу. У меня такое чувство, что Саравор вернулся в город. Если так, что колдуну настало время снова нас покинуть – желательно, в гробу. И лучше, если в виде кучи отдельных кусков.
Ненн кровожадно ухмыльнулась как в старые добрые времена. Она знала: я прошу о помощи только в том, что ей по душе.
– Отлично. Но мне нужно еще десять минут.
– Я подожду здесь.
– Если хочешь – жди, – пожав плечами, заметила она. – Но спорим, что ты все равно выйдешь наружу?
Она скользнула назад в спальню. Я немного послушал доносившиеся оттуда звуки и действительно предпочел подождать снаружи.
* * *
Мы выехали на Помойку с двумя дюжинами солдат. Не скрою: с таким эскортом я ощутил себя гораздо уверенней.
На всю Помойку легла тень Великого шпиля. Сквозь его открытые окна и недостроенные стены высоко наверху я различал крошечные суетящиеся фигурки. Рабочие клали кирпичи, доски, несли стальные кабели или тонкие стеклянные трубки. Накомо стал только небольшой временной помехой великой стройке.
Днем Помойка выглядела гораздо хуже, чем ночью. Темнота дружелюбна к уродству, а уж в нем Помойка была чемпионом Валенграда. Городские службы еще не восстановились после Осады, а на Помойке они и в лучшие-то времена не слишком работали. Мусор и дерьмо мирно соседствовали в ямах и канавах, крысы старались перерасти собак, и повсюду сновали люди. Конечно, новоприбывшие, ищущие работу и отыскавшие ее. И множество желтых капюшонов. Но все стремительно разбегались от рыка солдат в черном.
Мы свернули за угол – и вот он во всей красе. Я не был тут четыре года. Не было смысла заглядывать сюда, как, наверное, нет смысла и сейчас. Вряд ли мы здесь что-то отыщем.
После Осады я пытался убить Саравора. Первый раз в жизни я захотел прикончить человека только потому, что это показалось мне нужным. Никто бы не поспорил с тем, что Саравор заслуживает безвременной кончины, но все равно ощущение дерьмовое. Я выслал два десятка гренадеров, здоровенных ребят с нехорошими ухмылками и мушкетами на плечах, с приказом стрелять первыми и не останавливаться до тех пор, пока от колдуна ничего не останется. Пусть и ничтожный, присвоенный им кусок силы Глубинного короля слишком велик для смертного. Но мои убийцы обнаружили только пустой дом. Саравор не стал ждать в Валенграде окончания Осады.
Теперь я вернулся с двумя десятками «драни» Ненн и парой боевых спиннеров, которых умудрился выпросить у Давандейн. Ненн назвала своих «дранью» в насмешку над «драконами», гвардией Давандейн, дерзкой и заносчивой братией. «Дрань» была крепким и надежным народцем, под стать Ненн. А вот молодым и высокомерным спиннерам я не очень доверял.
С виду большой старый дом остался прежним. Ставни покосились, повисли на петлях, строение осело, подалось вперед, словно почерневшая от старости и грязи ветхая бабулька, примостившаяся на стуле.
Мы остановились у дома.
– Ты заметила что-нибудь странное на улице? – спросил я.
– Тут меньше дерьма, чем обычно ожидаешь на Помойке, – ответила Ненн.
Она глядела на большой дом с очевидным сомнением. А может, и страхом. Стоило ли вести ее сюда? У нее об этом месте не слишком приятные воспоминания.
– Слишком тут спокойно, – заметил я.
Я попробовал дверь, пару раз звучно грохнул кулаком, подождал. Я почти ожидал, что мне откроет серокожий мальчишка – но на стук никто не откликнулся.
– Ты и в самом деле думаешь, что он вернулся? – осведомилась Ненн.
– Должен был, – отрезал я и снова грохнул в дверь.
Ничего.
– Взломайте ее!
Гренадер подступил к двери с топором, и та быстро поддалась. Внутрь быстро заскочили солдаты с взведенными пистолетами, с дымящимися фитилями. Мы с Ненн зашли последними.
Внутри – ощущение унылой заброшенности. На стенах плесень, по углам собрались лужи. Исчезли полки, когда-то заставленные банками, полными носов, пальцев, ступней и глаз в консервирующей жиже. Дом даже и пах пустотой. Сюда не приносили Око Шавады.
