На улицах царило ликование. Хотя погибли люди и их тела стыли в подвалах, назначенных под морги, население отчего-то чувствовало себя освобожденным и с нетерпением ожидало ночи и щита над городом – будто попытки Светлого ордена сбить снаряды стали великой победой. Хотя почему нет?
Мой народец трезво оценивал ситуацию. Мы с Тнотой, Кассо и Малдоном сели с несколькими бутылками вайтландской огненной воды и попытались определить нашу стратегию. Валия сидела рядом и пила чай.
Я напряженно и долго подумал, а потом объявил:
– Наша ситуация не изменилась. Око Шавады – наша главная цель. Пока оно не вернулось на место, мы будем за ним охотиться. Что будет с городом, зависит от реакции великого князя. Скорее всего, он назначит нового маршала – наверное, Херриха с Три-Шесть. Если нет, то Нгойю с Четвертой станции. Так или иначе, наша работа – вернуть Око.
– По крайней мере, теперь людей выпускают из города, – заметил Кассо.
Он запыхался и вспотел. Глаза были похожи на глаза загнанной крысы.
– А, так ты хочешь убраться отсюда? – осведомился я.
– Бомбардировка не кончилась. Я подумываю об этом.
– Если хочешь – убирайся, – сказал я. – Против воли я держать никого не стану. Ты мне в верности не клялся.
Тот смутился, потом нехотя выдавил:
– Ну, я пока тут. А там посмотрим.
Я кивнул, налил стопку и подтолкнул, чтобы подъехала через стол к Кассо. Ха, люди лучше всего помнят вот такие мелочи. Верность проще купить стопкой водки, а не жалованьем или воззванием к чувству долга.
Когда село солнце, Кассо встал и смущенно объявил: «Мне нужно идти». Он хотел своими глазами увидеть собрание перед Шпилем. А из кармана торчал желтый шарф. Кассо еще стеснялся надевать его перед нами. Я смолчал. Что тут поделаешь? Мои тоже начинают верить очевидному.
Зазвучала песнь Морока, за ней – сирены. Начался обыденный ночной кошмар. Мы смотрели в окно на раскинувшуюся над городом сеть, сверкающее переплетение звезд среди тьмы. Большинство моих разошлось по домам, прятаться в подвалах вместе с семьями. Хотя сеть Свидетелей и задержала большинство снарядов, три все-таки прорвали защиту и взорвались в городе. Мы с Валией и Тнота посмотрели на гигантское переплетение в небе, на тысячи сверкающих огоньков, а затем вернулись к камину. Отчего мы не пошли прятаться в подвал? Наверное, из обычного твердолобого упрямства. Затем Тнота захрапел в кресле, и остались только мы с Валией.
– И какой план на завтра? – спросила она. – С чего нам хотя бы начать?
– Может, устроим себе каникулы? – предложил я и улыбнулся – похоже, впервые за много дней. – Уберемся из города, пока тут все не выкипит досуха? И куда бы нам направиться?
– Я слыхала, что стоит посмотреть висячие сады на Пайре, – сухо заметила Валия.
Да, неловкость между нами еще осталась. Валия неторопливо выдернула две из трех шпилек, удерживавших ее волосы собранными в пучок, встряхнула головой – грива рассыпалась по плечам – и принялась расчесывать пальцами спутавшиеся кудри. Я смотрел. Пытался исподтишка, конечно, но она заметила.
И дело было не только в ее лице, в ленивой волне волос, а в том, как она сидела – в плечах, в шее – в том, как она двигалась, дышала, как управляла собой и всем вокруг. В ее уме, решимости, достоинстве…
– Э-э, оно того не стоит, – одернув себя, выговорил я. – После плавания на Пайр болеть будешь целую неделю. А с садов что-то стекает в воду, и все смердит. Сады-то красивые, но лучше там заткнуть нос.
– Не знала, что ты путешественник.
– Родители хотели, чтобы я повидал мир. Я побывал во всех городах-государствах. Плавал в Гиспию, смотрел на города Искалии. Даже наведался в Ангол.
– Ангол мне нравился, – заметила Валия. – Конечно, сперва надо привыкнуть к каннибализму.
Она улыбнулась, и я сказал себе, что в другой жизни, где никто не искалечил бы нас, я бы мог полюбить Валию. Я встретил ее, когда перестал спать, и она всегда была словно не в фокусе, скрытая за зимне-серой пеленой. А теперь я ясно видел ее в тусклом огне свечей.
– А на самом-то деле, почему ты приехала сюда? – спросил я. – Остермарк далеко. Ты же оставила семью, друзей. Почему ты застряла здесь, у расколотого неба и бесконечной войны?
Валия сбросила туфли, уселась на диван, поджав ноги под себя, так что из-под юбки виднелись только обтянутые чулками пальцы. Было в этом что-то по-детски доверчивое, открытое, беспомощное. Вот я, вся перед тобой. Может, она уже и не обижается?
Она качнула бокалом с вином.
– Ты спрашиваешь так, будто у меня был выбор, – не глядя мне в глаза, сказала она, и в ее голосе слышалась боль. – Идет война. Ее нужно выиграть. А я умею воевать на этой войне. Как я могу доверить это другим, если умею лучше? Я умнее большинства людей. Намного. И как же я оставлю на них свою судьбу?
Огонь потрескивал в такт ее словам, будто вторил. Валия не пыталась произвести на меня впечатление. Дальше уже некуда. Но зато попала мне в самое сердце, простыми словами определила то, отчего я сам застрял посреди мерзости и войны. По-крайней мере, именно так мне хотелось бы о себе думать.
– Моему первому мужу не нравилось то, как я работала. Он не понимал. Он получал большие деньги с рыболовецких флотов, а я организовывала агентурную сеть, чтобы следить за князьями вокруг Остермарка. Я зарабатывала больше, чем он. И знаешь, что он сказал, когда я сообщила об этом?
Я промолчал. Риторический же вопрос.
– Он сказал, что на нас посмотрят, как на ненормальных. Если весть разойдется, над ним станут хихикать в его кругу. Муж приказал мне сворачивать дела, заняться магазинчиком, который дан мне мужней милостью, и забыть про шпионов и шептунов.
– И ты свернула?
Валия едва заметно улыбнулась.
– Я свернула. Я так хотела, чтобы у нас с мужем все получилось. Я была готова на все. Но, знаешь, когда его корабль пошел на дно, я не терзалась от горя. Я испытала облегчение.
Я тоже потерял того, кто должен был идти по жизни вместе со мной, но не испытал облегчения. Я не любил свою жену – по крайней мере, не любил так, как должен был. Но ее смерть до сих пор мучила меня. Я посмотрел на цветы, вытатуированные на руке – напоминание о тех, кого моя жена забрала с собой. Тех, за кого бы я продал себя Вороньей лапе без колебаний.
– А твой второй муж? – спросил я, просто чтобы заполнить тишину.
– Он был хорошим человеком. Лучшим из всех. Его убили драджи.
Вот и все о втором муже. Хоть прошло уже шесть лет, наверняка рана еще кровоточила. Мы оба – ходячие калеки со штопанными на живую нитку душами.
– А твоя Эзабет? – спросила Валия.
Есть раны, которые кровоточат, а есть раны, которые еще нарывают. Я любил Эзабет с такой свирепостью, что моя ярость сама по себе могла бы загнать драджей на ту сторону Морока. В известном смысле, она и загнала. Я не мог говорить и даже думать про Эзабет. Мне казалось, я изменяю ей, предаю ее, когда говорю о ней с Валией. Эзабет отдала жизнь за меня, за нас всех, за целый мир. Теперь отголосок сути Эзабет заключен в свет, а я кручу хвостом.
