– Нам нужно поспать, – сказал я. – Завтра много работы.
Мои слова прозвучали холодней и равнодушней, чем я ожидал. Они камнем упали между нами, чужими людьми, стали горечью во рту. Все, назад дороги нет.
– Конечно, капитан. Много работы.
Валия надела туфли, ушла, а я сидел в тусклом свете ламп и тер глаза, а потом понял, что уже давно не слышно храпа Тноты.
– Большой Пес говорит, что зря ты так с чудесными женщинами, – не открывая глаз, выговорил он.
– Она мой работник, – сказал я так, будто это хоть что-нибудь значило.
– И что с того? – осведомился Тнота, втиснулся в кресло поглубже, открыл один глаз. – Послушай мудрый совет: отыщи ее, извинись, и пусть природа берет свое.
– Я твоего совета не спрашивал. Да и что ты можешь знать о женщинах?
– Мужчины, женщины… да все мы в этом одинаковые. Рихальт, нельзя жить бобылем. Мы тут дружно жрем дерьмо в городе, который разносит на части огонь с неба, все могут в любой момент сдохнуть, а ты от ворот поворот только потому, что еще страдаешь по погибшей четыре года назад женщине.
Чертов Тнота. Будто стрелу в грудь. Одно дело знать, что оно так, и совсем другое – услышать от других. Я хотел огрызнуться, но челюсть решила вдруг окаменеть, и я смолчал.
– Мы оба знаем, что щит не имеет отношения к Эзабет. Она исчезла. Остался отпечаток в свете. Мы оба знаем, что этот отпечаток – не она.
– Это она. Светлый призрак – это она, – буркнул я.
– Не она, – сказал Тнота. – Она была плотью и кровью, а у призрака ни того, ни другого. А у женщины, которую ты только что прогнал, и плоть, и кровь, готовые принять тебя. Хочешь навсегда остаться одиноким?
– Я хочу, чтобы вернулась Эзабет, – выдирая стрелу из груди, отрезал я.
Наверное, стрела была с зазубринами, потому что стало еще больнее.
– Рихальт, позволь мне быть с тобой откровенным. Допустим, она непонятным чудом вернется из света. И что, по-твоему, тогда будет? В смысле, когда мы впервые повстречали ее на Двенадцатой, она же была из самых сливок общества, богатенькая, привыкшая ко всякой роскоши. А мы тогда ползали в канаве. Ну, когда дела пошли кисло, ты собрался, дал жару, и все такое, но что, если бы она тогда выжила? Думаешь, она бы спокойно смотрела, как ты упиваешься вусмерть? Думаешь, ее бы устроила такая судьба? Ха. Да она знатнейшая из знатных и к тому же очень умная. Думаешь, она бы осталась с тобой на Границе?
– Откуда нам знать, что бы тогда было, – выговорил я. – Да к тому же это теперь и неважно.
– Да, именно, откуда нам знать? Тем больше причин поискать счастья с доброй женщиной, которая приносит пирожки и пытается ухаживать за тобой, хотя ты этого и не заслуживаешь.
Где-то далеко в городе оборвалась песнь Морока. Снаряд бессильно разбился о щит. Смерть с неба могла бы лететь к нам и разнести нас в клочья. Но не прилетела и не разнесла. Нам повезло, и мы выжили. Как обычно.
17
Я пинком вывел Малдона из пьяного ступора.
– Вставай. Есть работа.
– Я сон смотрю. Хороший, – пробурчал Малдок и попробовал оттолкнуть носок сапога вялой слабой рукой.
За что тут же получил следующий пинок.
– Отлично, – проворчал Малдон. – Но это задержит работу над твоей новой игрушкой.
– Вряд ли ты ее собирался доделать сегодня, – буркнул я. – Сколько ж ты влил в себя? Уже одиннадцатый час, а ты еще в хлам.
Честно говоря, мне не хотелось расспрашивать про эту «мою игрушку». Хватит того, что у Малдона руки в ружейном масле, воняют фосом и жженым железом.
Мы поехали к Шпилю верхом на одном коне. Верующие в чистый свет оставили после себя груды мусора: несъедобные окаменелые оглодки пирогов, пустые бутылки, человеческий и конский навоз, обрывки промасленной бумаги и другие обычные для толпы отходы. Поразительно, но Помойка казалась грязней обычного.
– Гы, как воняет осадком фоса, – морщась, выговорил Малдон. – Будто Машина выстрелила.
Волнения предыдущей ночи не повлияли на работу в Шпиле. Мастеровые выбивались из сил, волочили и устанавливали балки основы для станков. Потом к этим балкам почти что прикуют бедолаг, заставят плести свет, сочащийся через десятки линз. Сверху доносилось гнусавое вытье работающих на фосе пил.
– Наверное, от щита, – предположил я.
Я тоже ощущал эдакую мертвую металлическую затхлость в воздухе. Но ощущения Малдона были гораздо сильнее. А мне сегодня требовалась чувствительность к невидимому.
Мы объехали Великий шпиль по широкому кругу, затем приблизились и сделали еще один круг. Рабочие даже не глянули в нашу сторону, но теперь у Шпиля были не только они. На лестнице и у входа сидели люди в желтых капюшонах со светострелами в руках. Пары стражников прогуливались вдоль краев площади. Стражники посматривали на нас, но мужчина с ребенком не привлекает особенного интереса. Великий шпиль – защита от драджей. Само собой, его нужно охранять. Может, эти стражники теперь были солдатами Цитадели, просто облачившимися в святое одеяние Ордена и носившими святое оружие Ордена. Еще совсем недавно светострел с серебряным дулом, взорвавшийся в руках Девлена Майля, казался редкостью. Теперь они были буквально повсюду.
– Чувствуешь что-нибудь? – осведомился я.
– А что мне чувствовать? – огрызнулся Малдон. – Остаточный фос все забивает.
Я дернул поводья. Сокол с удовольствием встал. Он хоть с виду и боевой конь, но в глубине души ленивый старый мерин. Мы спешились, размяли ноги. Седло жутко сдавливало мне яйца.
– Я надеялся, ты почуешь следы Ока.
– Думаешь, я бы молчал, если бы почуял? С чего ты взял, что оно здесь?
Он почему-то был напряжен как струна и задрожал от одного упоминания связанной с Шавадой вещи. Несчастный ублюдок.
Я посмотрел на колоссальный Шпиль, уходивший почти под облака.
– Слишком уж силен этот щит. Конечно, Свидетели – могучие спиннеры, и они объединились. Но мне кажется, тут не обошлось без Саравора. Око – часть Глубинного короля. Уж не знаю, какую магию можно с ним сотворить, но Саравору оно зачем-то понадобилось. Я и подумал, не обошлось ли тут без Саравора.
– Если оно и было здесь, я не могу его учуять. То есть или оно было тут совсем недолго, или его вообще не было.
– Ну, я подумал, а вдруг?
– И ты меня вытащил только для этого? – раздраженно осведомился Малдон.
– Нет, – ответил я и замялся.
Как-то неловко было спрашивать, но раз уж все ради того и затевалось…
– Скажи мне про фос, который чувствуешь, – попросил я. – Он нормальный?
– Запах старый, – подумав, ответил Малдон. – Словно фос долгое время хранился в катушке. Может, годы. А к чему ты? Что думаешь?
