– Да уж, нелегкий выбор: лицо или душа. Мне кажется, он выбрал правильно.
– Когда Саравор управляет людьми, они двигаются неуклюже, будто их дергают за ниточки. Может, они при этом и не понимают, что происходит. Когда ими не управляют, они с виду вроде нормальные… В общем, я насчет Ненн. Четыре года назад Саравор заштопал ее. Думаешь, он сможет залезть ей в голову?
Малдону было нечего ответить. Он взял пару кусков металла, проверил, как они подходят друг другу, закрутил маленькое колесо на промасленной оси.
– Не знаю, – признался он. – Штопка Ненн была еще до того, как Саравор забрал кусок власти Шавады. Именно с тех пор он выучился новому трюку с подчинением. Будем надеяться, что он не сможет залезть в голову к тому, кого штопал без силы. Мне нравится Ненн. Она не смотрит на меня с жалостью.
Я кивнул и наконец проговорил:
– Я хочу тебя кое о чем спросить.
Малдон задрал безволосый подбородок – словно глядел на меня дырой в лице. Но я не смог произнести те самые слова. А Глек понял. Он закусил губу, потом кивнул – медленно. Убийственно медленно.
– Если до того дойдет, я сделаю, – сказал он. – Рихальт, Граница много требует от человека. Но даже я б не попросил тебя сделать такое. Если она, гм, будет потеряна для нас, пошли ее вниз, ко мне, за моими старыми записями. Обещаю: это будет быстро.
Я сам попросил его, и он пообещал то, что нужно. Но, тем не менее, в тот момент я его ненавидел.
И тут в окно под потолком стукнулась головой птица. Мы с Глеком аж подпрыгнули. Оглушенная тварь рухнула на подоконник. Глупая птица, что, в общем, обычно для них. Но постойте-ка, это же ворон. А насчет воронов у меня пунктик. У этого белые перья на плечах, будто мантия, белые перья вдоль шеи и на голове. Интересная птица. Она встала на ноги, посмотрела на нас сквозь грязное стекло, принялась клевать его и скрести клювом.
Тук, тук-тук, тук-скр-р-р. Тук-тук-скр-р-р. Скр-р-р.
– Наверное, у нее от удара помутилось в мозгах, – предположил Малдон. – Она вообразила себя дятлом.
– Нет, – встав и прислушавшись, сказал я. – Это код.
– Ну да, да. И что же говорит этот код? Дай мне червя?
– Нет. Он говорит: впусти меня.
20
– Что это? Ворона? – осведомился Глек.
– Нет, плащеносный ворон. Но они редко встречаются здесь.
Я раскрыл окно, ворон влетел и устроился на причудливой бронзовой штуке, свинченной Малдоном. Птица переминалась с ноги на ногу. Такое я уже видел, и мне это не нравилось. Обычно это означало, что Воронья лапа надо мной потешается. Птица пыталась издавать звуки, и чем дальше, тем больше они походили на речь, хотя вместо слов слышались присвист и кряканье.
– Не по душе мне это. Надо его прикончить, – предложил Малдон.
От детских интонаций предложение прозвучало по-настоящему зловеще. Думаю, Глек и в самом деле мог бы.
– Мне кажется, это плохая идея, – заметил я.
Ворон повернул голову и перешел с птичьих вскриков на грубый гортанный язык из коротких звучных слов. Определенно, это связная речь, но на каком языке? Малдон пожал плечами. Птица снова повернула голову и перешла на жужжащий, щелкающий язык драджей. Кое-что я понял, но немногое. Я еще слабоват в этом чертовом языке.
Птица жужжала и гудела, затем снова дернула головой и спросила:
– А теперь можете меня понимать?
Мы с Малдоном точно переглянулись бы, если бы он мог глядеть. Хм, для меня нормально, когда вороны вылазят из руки. Просто говорящая птица – практически, банальность.
– Теперь понимаю, – ответил я.
– Отлично. Я не был уверен, на каком именно из идиотских языков вы разговариваете. Дальше я буду разговаривать на этом, чтобы не перегрузить ваши мозги.
– Господин, я к вашим услугам, – склонив голову, ответил я.
Глек попятился по направлению к стене. Он сумел избежать внимания Безымянных во время Осады. Он очень боялся их. Их все боялись, но в Малдоне осталась частица Глубинного короля, не погибшая, когда Шаваду стерли из бытия, то, что поддерживало молодость и неуязвимость. Глек боялся, что Безымянные поймают его и выпотрошат ради знания о враге. Однако ворон не проявил к Глеку малейшего интереса.
– Господин? – гнусаво прокаркал-пропищал ворон.
Раздражающе мерзкая тварь.
– Галхэрроу, навозная ты отрыжка, я не твой господин. Ведь это ты самолично, а не ребенок? Так близко трудно разобрать.
Я не понял, о чем он, но ворон есть ворон, трудно ожидать от него осмысленных слов.
– Да, я Галхэрроу. А ты что такое?
– Очевидно, я часть его силы. Он отщепил меня и послал сюда.
– А с чего ты не вылез через руку?
– Слишком много магической интерференции от защиты, которую нагромоздили вокруг себя Безымянные. И слишком холодно. Ведь его последнее послание толком не прошло? Он был в ярости оттого, что Око похитили из Нархайма. И он не будет шибко счастлив, что ты не смог вернуть Око. Он хочет переговорить с тобой с глазу на глаз.
Я похолодел. Даже с воплощением его лучше дел не иметь. А я пару раз побывал в присутствии самого Вороньей лапы – и это было гораздо хуже. В глазках ворона отчетливо светилась злоба. Точно отродье Вороньей лапы.
– Где он? – спросил я. – На нас с неба валится смерть, на улицах хаос. Неужто он нашел занятие поважнее, чем Граница?
– Неужто, надо же, – прокаркал ворон.
Его глазки были черными, как перья вокруг них, и маслянисто поблескивали.
– Думаешь, здесь у вас – самые важные в мире события? В самом деле? Вы, люди, думаете, что главное для всех – это вы и ваши никчемные жизни. Уж тебе-то следовало знать, что эта война не на одном фронте.
– Валенград – сердце Границы. А без Машины мы проиграем войну, – буркнул я.
– А что Машина? Все важное там защищено. Ты кипятишься из-за нескольких гражданских. Галхэрроу, мы войну воюем. На войне убивают. Ты ж по уши в крови, мог бы и сообразить.
Птица осмотрелась, будто оголодала и искала еду. Птицы не могут корчить гримасы, у них для того нет лицевых мускулов, но ворон умудрился выглядеть раздраженным. Я глубоко вдохнул. Что ж, надо ставить точки над «i». Если уж Воронья лапа захотел поговорить со мной, то наверняка гневается, а я уже видел, как расплачиваются люди, разозлившие Безымянных.
– Он может поговорить со мной через тебя? – спросил я.
– Нет. Он хочет говорить с тобой сам. Готов?
– Думаю, да.
– Тогда присядь, – посоветовал ворон и сказал Малдону: А ты брысь отсюда!
Дважды повторять не пришлось. Я уже и забыл, с каким проворством способен удирать слепой калека. Мне вороньи манеры не понравились, но я промолчал. Ворон закаркал – то ли рассмеялся, то ли попросту заорал по-птичьи. Я уселся на пол, на скрещенные ноги, ворон взлетел, описал круг по комнате и метнулся мне прямо в лицо! Я поднял руки, чтобы защититься, но птица пролетела сквозь них, и все изменилось.
