Затем он побрел прочь. За ним тянулся кровавый след. Командир проводил колдуна взглядом и ушел вместе с солдатами. Нам даже не оставили часового. А зачем? Хлопот мы не доставим, разве что кого-нибудь оплюем, да и то мне теперь плеваться, мягко говоря, не с руки.
Бетч заплакал. Трудно его за это упрекать в такой ситуации. Но плач неприятно напоминал о том, насколько по-крупному я облажался. «Малыш» вернется восстановленным, свеженьким. Я не знал, что «малыши» восстанавливаются магией смерти, но не слишком удивился. Мощь существует во множестве форм, и в свете, который плетут «спиннеры», и в сердце самого мага. Что же удивительного в том, что «малыши» могут сосать жизнь из жизни?
– Он вернется и раздерет нам головы, – проскулил Бетч. – Он вывернет нас наизнанку.
У него от страха дрожали губы. Да, тут уж испугаешься.
– Перспектива невеселая, – поддакнул я.
Но меня покамест занимала не перспектива, а лицо. У меня болело все, но лицо просто убивало.
– Он раздерет нам головы, – повторил Бетч и заревел.
Больше я от него ничего связного не услышал. Но он прав. Колдун выпотрошит нашу память, а потом высосет жизненную энергию. Скверная смерть, а в особенности посреди Морока. Конечно, хорошо, что не станешь драджем, но можно было бы сдохнуть и полегче, и не так вредно для наших. Ведь тварь научится всему, что мы знаем и умеем.
А потом меня шарахнуло, будто молотом.
Когда «малыш» запустит в мой мозг психочервей, то с легкостью выведает мой главный секрет.
Тайну машины Ноля. Я выложу то, на чем держится Граница. Короли поймут, что Машина скоро иссякнет. Сердца Шавады надолго не хватит, как не хватило сердца Песнобега. Я единственный, кто знал жуткую правду о работе Машины – и отдал ее прямиком в руки врагам.
– Мы не должны позволить им допросить нас, – сказал я.
Бетч не слушал – он отупело уставился в пустоту перед собой. Я попытался освободиться от веревок. Но чертов драдж, вязавший узлы, знал свое дело и не дал никаких послаблений. Настал холодный синий рассвет. Над горизонтом висела только Клада. Время от времени к нам подходил драдж-солдат, но без особого энтузиазма. Куда нам удирать? И как? Неподалеку сидел и скучал старик-часовой, труп кавалериста так и остался лежать, привязанный к вбитому в землю колышку. К чему хлопотать и копать могилу, если солдаты вскоре свернут лагерь и уйдут?
После рассвета полтысячи драджей верхом на мохнатых зверях ушли на запад, в погоню за Ненн и Тьерро. Наверное, командир хотел хоть как-то отчитаться за досадную оплошность с «певцами». Создание их наверняка стоило Акрадию немало сил, а колдуны очень дорожат силой. Интересно, сколько времени ушло на то, чтобы вырастить подобные туши, натренировать, ухаживать за ними, беспомощными? Их специально родили для того, чтобы они стали монстрами, или в обрюзгших, гротескных чудовищ превратили обычных взрослых мужчин и женщин? Можно ли создать еще отряд таких и насколько быстро? Эх, вряд ли я это узнаю.
А драджи вряд ли поймают Ненн. Тнота побежит домой со всех ног, вытащит из рукава все свои козыри. Мало какой навигатор с ним сравнится, а уж если дать Тноте фору и очень веское желание бежать как можно скорее – вообще никто.
Пахнуло едой. Проклятые драджи готовили завтрак. Похоже, мясо, но незнакомое. Наверное, от тварей, живущих к востоку от Морока. Нас не подумали угостить. И воды не принесли. От песка начал подниматься жар, добавляя мучений. Лицо распухло, кожа натянулась барабаном. Болело все и везде. Жажда была горше боли. Одно хорошо: когда мне приспичило, вышло совсем немного, потому что большую часть жижи я выпотел. В нужник-то нас тоже никто не думал вести. Клада перевалила зенит и пошла вниз. Драджи принялись за обед, а я принялся тереть веревку о вбитый за моей спиной кол. Грубая веревка раздирала кожу и очень скоро содрала ее подчистую, потекла кровь, но я не отступал, хотя с каждым движением в запястья будто тыкали раскаленным острием.
Далеко за полдень усталого старого стража подменил молодой стройный парень. Он уселся на камень неподалеку от нас. Парень еще напоминал человека, изменился меньше большинства тех, кого здесь я видел. На месте носа еще оставался выступ, и даже с ноздрями, а зрачки глаз занимали столько же места, сколько белки. У парня даже осталась неровная полоса каштановых волос посреди головы. Драдж уселся, вытащил меч, положил его на колени и уставился на нас. Странное оружие, форма совершенно чужая. Но я считаю себя знатоком мечей и внимательно рассмотрел клинок. Слегка изогнутый, рукоять на три хвата, гарда маленькая и круглая, от нее никакой защиты. Выглядит не очень практично, но эстетично, можно сказать, что и идеально в своем роде. Может, драдж захотел опробовать на нас остроту лезвия, чтобы поквитаться за несчастных «певцов»? Очень уж пристально он нас рассматривает.
Я не сразу понял, что в его взгляде была не злоба, с какой на нас глядели командир и «малыш», а, скорее, любопытство.
– Тебя поставили наблюдать за нами? – спросил я. – Это особого смысла не имеет. Куда нам бежать?
Он вздрогнул. Наверное, не ожидал, что я заговорю, да и мой голос звучал не слишком приятно: хриплый и сухой, будто шорох старых листьев. Вряд ли он понял. Я говорил на дорте, а мало кто из драджей понимает его. Я мог бы заговорить на его языке, но тогда он, скорее всего, побежал бы к своему командиру, и меня могли бы прямо сейчас поволочь на допрос и пытки.
Ободранные кисти горели огнем, во рту было суше, чем на пустынном ветру. Бетч выплакался и заснул, а я сидел, привязанный и беспомощный, и ожидал явления пылающего ненавистью, шипящего от злобы «малыша», который заставит меня раскрыть величайший секрет Альянса, и мы проиграем длящуюся уже больше века войну.
Да пошло оно все! Надо рискнуть. Кинуть кости. Когда на столе последний чип, надо ставить на все и молиться, чтобы судьба выкинула тебе шестерки.
– Твой «малыш» съест жизни десяти твоих друзей, – выговорил я на драдже.
Наверное, у меня чудовищный выговор. Дикий язык – надо кликать, щелкать и гудеть. Так разговаривали бы пчелы, если бы выучились словам.
Молодой драдж снова вздрогнул. Полоса зернистой изъязвленной кожи на его лбу съежилась, сошлась складками – драдж нахмурился.
– Ты знаешь говорить мы? – спросил он на ломаном языке.
То есть спросил-то он, наверное, на правильном хорошем языке драджей, но я понял, как сумел.
– Да, я говорю на твоем языке. Многие из нас говорят, – солгал я – но ведь надо же его разговорить.
А еще разозлить. Надо, чтобы он взял эту свою изящно изогнутую штуку и снес мне башку с плеч. Или рассек мозги надвое. Надо сдохнуть прежде, чем колдун дорвется до меня. Конечно, не слишком хороший план, и помирать не очень охота. Но под пытки неохота еще больше, а предавать Границу в особенности. Чем раньше я помру, тем труднее будет «малышу» вытащить из моих гниющих мозгов старую память о Глубинных королях, их сердцах и Машине.
– Ты первый я встретить говорить наш, – сообщил драдж.
