– Дай мне хоть один шанс убежать, – взмолился он. – Вместе мы…
Он осекся, посмотрел на торчащую из сапога кость и чуть слышно прошептал:
– Ну должен же быть хоть какой выход…
Он не сможет идти и, уж тем более, бежать. Если я попробую нести его, он завоет от боли. Я не смогу быстро бежать, и нас поймают. А если мы и выберемся из лагеря, его хватит максимум на милю. Он станет умолять, я взвалю его на спину. Меня хватит еще на милю. Ну, может, если тащить волоком, то дольше. Но драджи догонят нас, и мы пожалеем о том, что живы.
– Ты храбро дрался, – сказал я. – Ненн гордилась бы тобой. Ты прожил хорошую жизнь.
Бетч сглотнул, посмотрел на кинжал в моей руке и заплакал. Слезы катились по щекам, капали с подбородка. Бетч глухо застонал, содрогнулся и закрыл глаза – а затем выпрямился, тряхнул головой и посмотрел мне в глаза.
– Если тебе посчастливится выбраться, скажи ей, что я ответил «да». Мы стояли вдвоем на веранде и смотрели на рассвет. Она тогда спросила меня. Скажи ей, что «да».
Я не отвернулся. Глядя ему прямо в глаза, я спокойно пообещал:
– Я скажу. А теперь закрой глаза.
Бетч скрипнул зубами, задрал голову и процедил: «Ну, давай».
Я почти не знал Бетча. Он не был моим другом. Но внутри от этого лучше не стало.
Потом я вытер лезвие о его куртку.
Ворон замахал крыльями у моего лица и раздраженно заорал:
– Если побежишь, они тебя догонят! Ты не умеешь прокладывать дорогу, наследишь, «малыш» пожрет твой разум. Когда «малыш» отдохнет, тебе конец.
– Ты прав, – согласился я. – Когда он отдохнет, мне конец.
– Если он восстановится, ты от него не убежишь! – каркнул ворон.
– Я не собираюсь бежать, – отряхнув ворот, сообщил я. – А «малыш» не восстановится.
27
Ветер поднял облако пыли как раз в нужный момент. Иногда Морок ненавидит тебя, а иногда и чуть расслабляет удавку. Раньше мне не случалось радоваться пыльной буре в Мороке, но теперь я возносил хвалу духам, а вокруг летела вонючая слепящая пыль, ядовитая отрыжка пригородной фабрики. Стемнело, драджи попрятались в палатки. Даже трещины в небе поблекли.
Я обыскал драджа, забрал и нацепил его маску. Хоть какая защита от летящей грязи, и заодно и маскировка. А если завернуться в плащ драджа и запахнуться поплотней, глядишь, и сойдешь за своего среди бури.
Я глянул на повисшего на веревках Бетча. Геройская смерть, мать его.
– А теперь себя так, – прокаркал ворон.
Ему нелегко приходилось на ветру. В перья набило песка.
– Сам себя так, – посоветовал я ему. – Я, если ты забыл, капитан гребаных «Черных крыльев».
Я забрал у охранника меч, сунул за пояс его кинжал, прихватил флягу – а ведь полная – и пакет с мясом. Нет времени снаряжаться как следует, пора двигать. Я сгорбился, пригнулся и двинулся через лагерь.
Костры загасили, присыпали песком, чтобы ветер не швырял угли в палатки. Буря ревела и рокотала. Здесь, посреди Морока, будто в огромной миске, воет со всех сторон и с неба, причем все звучней и объемней. Странно, но мне казалось, что сегодня Морок за меня. Единственный союзник. Пернатая тварь, которая отчаянная хлопала крыльями и старалась удержаться рядом, уж точно не друг. Мерзавец все каркал и каркал, все напоминал о лучшем и самом разумном выборе – перерезать себе глотку. Вот уж спасибо. Я сказал твари, чтобы перестала привлекать внимание, но даже если какой драдж и высунул нос наружу, то вряд ли удостоил меня взглядом.
Насколько я знал, палатки «малышей» стоят поодаль от солдатских. То ли драджи держались подальше от колдунов, то ли те брезговали солдатской компанией. «Малыши» предпочитали огромные роскошные шатры. Я и пошел через лагерь в поисках такого. Надо сказать, большой лагерь. По пути я заметил бутылки чего-то похожего на вино и сунул их в карманы плаща, уже превратившегося в склад. Конечно, может, это вовсе и не вино. Ну, надеюсь, удастся дожить до возможности попробовать.
Из одной палатки слышалось кряхтение и хрюканье. Чем они там занимаются, скажите на милость? Из другой донесся жаркий спор. Сквозь тонкое полотно было видно, как спорщики размахивают руками. Драджи похожи на нас. Хоть и монстры.
А вот и пара больших шатров на окраине лагеря, размалеванных грубыми иероглифами – славословие Акрадию. Интересно, он посылает им своим мысли, предупреждения? Хотя вряд ли он может предупредить их обо мне. Глубинные короли могущественные, но не всемогущие и не всеведущие. Драджи – их глаза и руки в этом мире. К тому же, Акрадий далеко, пытается погрузить наш континент в море. Так что мелкому ублюдку сегодня никто не поможет.
А я уж помогу ему не жрать чужие мозги нигде и никогда. Все лучше, чем шляться по Мороку и дрожать от страха.
Палатки «малышей» стояли в сотне шагов от остальных. И никакой защиты. Значит должна быть стража. В самом деле, вряд ли «малышу» будет приятно проснуться и обнаружить, что джиллинги отъели последнюю руку. И тут ко мне пришла мысль, серьезно подкосившая мой хлипкий план. А вдруг второй «малыш» выжил, и его тоже принесли в палатку? Тогда все полетит к чертям куда раньше, чем я надеялся.
– Ты что делаешь? Чего надумал выгадать? – прокаркал ворон сквозь пыль.
– Мне нужен этот «малыш».
– Зачем? Ты ж собираешься сбежать в Морок и сдохнуть.
– Верь или нет, но это не самая дрянная переделка из тех, в каких я побывал, – пожав плечами, ответил я. – После того, как посмотришь в лицо Глубинному королю, прогулка по Мороку вовсе не так уж страшит. А у меня должок народу Границы в целом и Эзабет в частности.
– Ты рискуешь безопасностью Границы из-за воображаемого долга мертвой женщине? – каркнул ворон.
– Долг не воображаемый. А она не мертвая. Во всяком случае, не совсем.
– Тебе что, Свидетели намутили в голове? Думаешь, солнечная вспышка вернет Светлую леди в мир, и вы с ней наплодите маленьких розовеньких ребятишек?
– Я знаю, что солнечная вспышка ее не вернет, – огрызнулся я. – Но должен – значит должен.
– Ну ты упорный ублюдок. Надо было тебя угостить камнем в голову, – пробурчала тварь, ядовито глянула на меня глазами-бусинами и уселась на столбе у входа в палатку.
Ладно, дальше я сам.
Ветер сбивал с ног. Я пригнулся и побежал к большой палатке. Одно хорошо, можно топать как конь, никто не услышит. Если «малыш» еще не успел восстановить силы, все закончится быстро. Впрочем, если успел – тоже.
Снаружи лежали тела десяти драджей. Связанные по рукам и ногам, глаза вытаращенные, глаза раскрытые глаза, забитые песком. На глотках – ровные глубокие разрезы, красные полумесяцы под стать Риоке над головой. Таким же я наградил Бетча. Интересно, как себя чувствовали драджи, которых привели на убой ради выздоровления презирающего их монстра? Мой охранник говорил, что смысл жизни – отдать ее за другого. Но быть убойным скотом на поживу чудовищу? Как-то не очень вяжется с высокопарным дерьмом насчет пожертвовать собой ради чего бы то ни было. Уж на что Воронья лапа холодная циничная тварь, но даже он не кормился своими подопечными.
