Жаркая темнота, холодный свет. В Мороке то так, то эдак. Я уже забыл все, кроме боли, выбросил из разума все, кроме единственной сверхценной идеи: надо идти.
Шагать. Передвигать ноги.
Каждый шаг отзывался болью. Мозольные пузыри уже давно полопались, заполнились песком и пылью, высохли. Я много дней не снимал сапог. Может, мои ступни уже стесаны на нет, и я ковыляю на голых костях? Нет времени останавливаться и проверять. Если остановиться, можешь не встать. Надо идти в Валенград. Пусть нет еды и воды, непонятно, как прокладывать дорогу, некому помогать – но надо. В мешке у пояса бормочет голова, требует, чтобы ее освободили. Над головой тень. От нее веет силой.
Морок дышал жаром. Пот испарялся, едва появившись, оставлял соль на коже. Я сдохну здесь в страшных муках. Я возненавидел все и вся. Меня оставили здесь без глотка воды! Меня бросили с бесполезной книгой! Я дико рассмеялся, но смех не захотел выходить наружу, превратился в хриплый клекот, жалкий предсмертный бред.
Я начал забывать свое имя. Кто я? И ведь я не один умираю с голоду. Со мной ворон. Лучше, если бы я был один.
Я спохватился, вытащил голову из мешка, поставил на песок затылком к себе, хрипло прокаркал вопросы. Голова промолчала. А с какой стати ей говорить? Мне нечем грозить ей, а если бы она вдруг ответила, то ответы умерли бы вместе со мной в Мороке. Я топнул от бессильной злости ногой, обсыпав голову песком, затем сунул ее обратно.
Пока не кончилась вода, хватит сил идти. В рассудке груда стеклянных обломков, всякая мысль – словно босой ногой по ним. В желудке шаром покати. Я и не представлял, что голод может терзать с такой силой. От него мир плывет перед глазами.
Я подумал об Эзабет, уже четыре года плененной в свете. Четыре года пытки. Если она выдержала, выдержу и я. Она не сдалась, и я не сдамся.
Ворон лениво кружил надо мной. Затем он спикировал мне на плечо и прокаркал в ухо:
– Местность сдвинулась!
Черт его дери, как громко. Слова не помещаются в голове. Местность, двинулась… Я немного подумал над этими словами, потом упал на колени. Ветер резал пересохшие глаза.
Повсюду вокруг – дюны из черной каменной крошки. Они здесь уже целый день. А может, меньше. Или больше. Воздух дрожит от жара над ними, все кривится и плывет перед глазами. Руки и ноги налились свинцом. Гребаная слабость.
Все, конец. Дальше тело меня не понесет.
Я провалился во тьму.
И проснулся от резкой пульсирующей боли в глазу.
– А, не умер, – разочарованно изрек ворон, когда я смахнул песок с глаз.
– Ты уже пытался меня съесть? – спросил я.
Птица игнорировала вопрос, и каркнула:
– Возьми новые координаты!
Неужто пернатый урод смутился? Может, он и в самом деле примерялся выклевать моему трупу глаз?
Сон пошел мне на пользу. Я вспомнил, кто я, и почему отказался падать и умирать. Я выговорил имя Эзабет про себя, как заклинание, приободрился и открыл последнюю бутыль. Жидкость покатилась вниз по глотке, будто раскаленная лава.
Я пошел.
Появились призраки. Я видел бабушку, потом маршала Венцера со сломанной, перекрученной как старая тряпка шеей. Увидел старину Кими Холста, проклинавшего меня за то, что занял его место. А потом я увидел Валию. Она еще жива. А это значит, что я вижу уже не призраков, а галлюцинации. Мой разум сдает. То ли из-за голода и жажды, то ли из-за отравы Морока мой разум начал расползаться по швам.
Я обо что-то споткнулся. Сперва я подумал, что о камень. Оказалось – нет. Панцирная тварь со скорлупой, сверху блестящей, будто обсидиан, и мохнатыми крабовыми ножками снизу. Тварь медленно засеменила прочь. Панцирь явно был слишком тяжелым для тонких ножек. Оказывается, не все твари Морока опасны, по крайней мере, когда тычешься в них сапогом.
Я достал книгу, уставился в страшный почерк Тноты, затем на пальцах прикинул расстояние между Эалой и Кладой, только выползшими из-за горизонта, перелистнул к таблицам с числами в конце книги, чтобы свериться с местом, откуда мы вышли. Ворон прав: местность изменилась. Я думал, что иду на восток, а гляжу теперь на юг. Я поправился, снова прикинул координаты. Похоже, я все-таки иду правильно. Если не ошибся в расчетах. Очень большое «если».
Хотя по большому счету, какая разница? Я неделю бреду по Мороку, меня не отыскали драджи, хотя, наверное же, искали. Счастливчик выбрался бы за несколько дней. У меня с везением проблемы.
К черту удачу. Пусть меня ведет святой дух Мести.
Я погрузил ладони в темный песок. Морок говорил со мной, тихо обещал мне правду. А жара, жажда и голод хотели предать меня, выдавить последнюю каплю влаги из тела, вздох из легких, оставить грудой выбеленных костей среди песка.
Я заставил себя подняться на ноги. Все тело болело. Я так ослабел, что едва передвигал ноги. Панцирная тварь медленно уползала прочь. Странно, но за ней тянулся влажный след. Где тварь взяла воду? Я побрел следом. Влага жутко смердела. В Мороке все – яд. Дрянная магия, сотворившая его, жила в его созданиях.
– Я не смогу дойти. У меня ничего не осталось, – чуть слышно прошептал я и удивился своему голосу, пустому, шелестящему как мертвый лист.
А потом я увидел ее, хотя вокруг не было сети фоса, не было энергии. И она показалась мне не как Светлая леди, но как хрупкая смертная женщина, сотканная из теней. Я протянул к ней руку, но знал, что дотрагиваться нельзя, иллюзия развеется. Теперь я мог умереть рядом с ней. Это не так уж плохо.
– Рихальт, вставай, – сурово приказало видение. – Поднимись, и будь мужчиной, каким всегда был.
– У меня нет сил, – чуть слышно прохрипел я.
– Делай, что должен, любой ценой – и выиграй. Обещай мне, что выиграешь, – сказала она, потянулась ко мне, и я потянулся к ней.
Отчего-то я знал: если сумею коснуться ее, то схвачу, смогу вытащить назад, в наш мир. Но мои пальцы прошли, будто сквозь ветер.
– Обещаю, – прохрипел я.
– Я встану рядом, я буду твоим щитом – но драться тебе придется самому. Иди и дерись. Я с тобой.
Я моргнул пересохшими веками – и она исчезла, как и не было. А может, и не было. Морок играет со мной. Голод мутит разум. Но Эзабет, пусть и в виде галлюцинации, права.
Я посмотрел на уползающую крабовидную тварь.
– Не будь дураком! – злобно прокаркал ворон. – Тут все отравлено! В тебе живет магия Вороньей лапы. Ты же станешь монстром, если примешь в себя магию Морока! Лучше умереть!
Я не обратил внимания на черную погань, достал украденный меч и пошел к безымянной твари. С первого же удара я расколол панцирь, со второго создание затихло. Его след вонял, внутренности пахнули немыслимым зловонием. Горячее масло, сера, еще черт-те знает что. Когда я взялся разламывать панцирь, сблевнул. Хоть желудок и пустовал, на мгновение показалось, что он полон доверху. Тело не хотело принимать вонючую мерзость.
