Какой же я слепец!
– Скольких ему нужно убить? – подумав о телах под Валенградом, спросил я.
– Десятки тысяч.
Я вздохнул с облегчением – и тут же вздрогнул от ужаса. Ведь у Саравора сейчас не просто Око и Шпиль. Чертов колдун захватил целый город, получил войско, готовое фанатично драться за свою богиню. Все готово для кровавой бани. Будто ключ зашел в замок, и все вдруг обрело идеальный и жуткий смысл. Я въяве услышал масляный шелест этого ключа, поворачивающегося над Бесконечной прорвой.
Моя рука устала.
– Ты желаешь этого не больше нас! Мы должны объединиться!
Тварь была права. Хотя мы были врагами, хотя Акрадий пытался разбудить Спящего, Глубинный король и мой хозяин пытались препятствовать одному и тому же. Чудовищная сила и власть Саравора в этом мире нужны были только самому Саравору. Подземелья Валенграда полнились свидетельствами его жестокости. Мне самому не раз приходилось выносить его пытки. В нем осталось не больше человечности, чем в Глубинных королях. Если он добьется могущества, короли, хотя и не примут его как равного, могут согласиться на союз. В игре слишком мало бессмертных.
Я задал голове еще пару вопросов, а потом швырнул ее в бесконечную пустоту.
31
В сердце Морока я узнал неведомое никому и, наверное, обреченное исчезнуть вместе со мной. Там размыта граница между снами и явью, между бытием и небытием. Существование и время становятся относительными, вихрятся, перетекают вдруг в друга, открывая мельчайшее и огромное. Я вдруг понял, как работает тело, уразумел приказы, которые телесные частички отдают другу, управляя тем, как расти, чем быть. Я понял, как рождаются звезды, и постиг истинное имя демона, которого Глубинные короли пытались поднять из океанских глубин. Я понял, что руководит скворцами, сбивающимися в миллионные стаи, и ощущал силу, приковывающую к земле тех, кто лишен крыльев. Но я не мог удержать в памяти пришедшие ко мне тайны, они улетали, как ветер. Я не узнал и не заслужил их по-настоящему, они уходили столь же легко, как и явились.
На обратном пути я хотел отыскать и убить в третий раз странника с хорошей водой, но не сумел и стал мучиться от жажды. Когда я уходил от прорвы, голова прояснилась – но на душу легла ноша намного тяжелее прежней. Кроме меня, некому остановить Саравора.
Шатаясь, я пробрел сквозь белое сияние и выбрался под темное небо и единственную золотую луну. Я опустился на колени, прижал ладонь к темному ядовитому песку. Ощутил пульсацию Морока по другую сторону бытия. Она была сущностью всяких перемен. Оставить что-или неизменным было бы нарушением ее законов.
– Эй, ты кошмарно выглядишь, – спускаясь, прокаркал ворон.
– Зато жив.
– Едва жив.
Ну, с этим трудно поспорить.
– Думаю, я нашел путь отсюда, – заметил я.
Теперь я не был здесь слепым. Я ощущал положения всех фиксированных точек, хотя размыто, неясно. Я твердо знал направление лишь на ближайшую из них – так же, как знают, с какой стороны доносится звук. Книга Тноты описывала положение точек относительно друг друга. Я решил, что если повезет, смогу добраться до кратера Колда, а если уж очень повезет, обнаружу там пост. Пока я помню, как расположены точки, я могу ориентироваться без лун и астролябии. Но пришедшее с магией Морока, впитанное через съеденную плоть местной твари знание тускнело, расплывалось. Магия медленно и болезненно вытекала из моего тела. А съесть что-нибудь еще я не отваживался.
Отсчет моей жизни уже пошел.
– Что с лицом? – спросил ворон.
– Та насекомая тварь.
– А с грудью?
– Она же.
– А с рукой? – не отставал ворон.
Внутренняя поверхность правого предплечья – сплошь корка засохшей крови.
– Это то, что я должен был запомнить там, у Бесконечной прорвы. Я знал, что потом не вспомню.
– Лучше бы записал, – посоветовала дрянная птица.
Как будто я сам бы не додумался до такого, если бы было на чем и чем писать.
Зачем я ставил метку, какое знание решил всегда носить на своей шкуре, начисто вылетело из головы. Остались лишь наспех сделанные, кривые, глубокие порезы, чтобы уж наверняка остались шрамы. Похоже, я очень не хотел забывать.
Буквы на предплечье сложились в слова: «Будь наковальней».
Уж не знаю, какое великое и страшное откровение снизошло на меня, но отчего я, черт возьми, не написал понятнее? Хотя наверное, не хватило времени, да и вряд ли я был целиком в своем уме. Сомневаюсь, что это поможет против Саравора. Проблемы вроде него обычно решают, взяв на прицел и спустив курок. Правда, пули тут помогут не больше, чем против «малышей» в Хрустальном лесу.
Да неважно. У меня всегда получалось изобретать новые способы человекоубийства.
Жива ли еще Ненн? Что с ней стало? Саравор залез в ее разум, вел ее руку, но Ненн боролась, сумела в последний момент отклонить ствол. Колдун то ли замутил разум Тьерро, то ли вставил фальшивые воспоминания, чтобы скрыть операцию. Хоть бы Саравор не вздумал наказывать Ненн за непослушание. А что с Тнотой, солдатами Светлого ордена, остатками «драней»? В Мороке нелегко, а наш небольшой отряд потрепали очень здорово.
Под кожей на ладонях вдоль жил – красные, бронзовые проблески. В моей крови течет отрава. Наверное, так и стала бронзовой кожа Штрахта. Он съел что-то запретное.
Но сейчас нельзя думать о нем. Нельзя думать о Ненн. Нельзя думать о мести. Главное – переставлять ноги. В Валенграде Саравор. Он погубит много тысяч людей без малейших колебаний.
Небо растянулось в бесконечность.
Во рту – суше, чем на солончаке. Язык, будто старая кора. Вокруг то пронзительный холод, то одуряющая жара. Тело пыталось исторгнуть наводнившую его заразу, кишки крутило так, будто нутро проткнули ледяным штырем. Я упал на колени, затрясся в конвульсиях, но желудок изверг лишь струйку чего-то черного, маслянистого и зловонного, густого и липкого. Эта дрянь – все, что осталось в моем брюхе.
– Ты умираешь, – сообщила гребаная птица.
Чертов помощничек.
– Мы все умираем, с самого момента рождения, – огрызнулся я. – Важно то, что мы все-таки живем и что-то делаем до того, как сдохнуть.
– Но я-то не умираю, – напомнила фальшивая птица.
– Да ты и не живешь. Ты вообще никто и ничто.
– Наверное, ты прав. Когда я исполню предназначение, перестану существовать.
– А, значит Воронья лапа прислал тебя не просто для того, чтобы доводить меня.
– Нет, не просто, – серьезно ответил ворон.
Я не спросил, для чего. Лучше уж не знать, для чего именно сотворил птичку мой хозяин.
Свирепое красное небо выло над головой, под ногами хрустел темный песок. Меня терзал голод, и стократ сильнее терзала жажда. Ко мне непрестанно приходили миражи, видения туманно мерцающих озер вдалеке. Я прижимал ладонь к песку, спрашивал Морок, и тот отвечал: здесь ничего нет, лишь дюны, усеянные хрупкими, будто уголь, черными скалами. Я читал книгу Тноты на ходу и вскоре запомнил бо̀льшую ее часть. Я находил дорогу в Мороке так, как никто не делал раньше – отравленная пустыня, похоже, терпела меня, ее твари ко мне не приближались.
