Вот так же, но только о себе самом.
Поэтому никто из них не помнит. Но, может быть, остается смутная тревога, как засасывающая жижа под коркой спекшейся от зноя соленой земли. И тогда голос садится, першит в горле, близко-близко подступает беспричинная тоска. Тело напрягается, замирает, как на краю обрыва. Взгляд, направленный в глубину себя, слепнет. «Что я должен помнить?»
Ничего, Бобби. Тебе там помнить нечего. А я помню, как потерял тебя там. Всех вас там потерял. Ровно девять никогда не бывших лет назад.
– Я вспомнил, – Бобби захлопывает крышку, тыкает в кнопки, слышно, как с гудением вращается мешалка. – Я вспомнил, как Данди заработал свое имя.
– Я думал, ты про Климпо вспомнил.
– А ты все зубочистки сломал, Док. Тебе дать новую пачку?
– Не надо.
– Я про Климпо. Это же было как раз там. Держи.
– Там? Ладно, спасибо.
– Ну да. Ты же видел, как он вытаращил глаза… «Одуванчики, парни, смотрите, одуванчики».
– Нет, было не так. Он уже потом, в самолете, все удивлялся: одуванчики в Африке. Не ожидал увидеть.
– Да нет, Док. Это в Климпо было. Как раз перед тем, как ты пошел слонов гонять. Возле того газона, справа, за бордюром, был одуванчик, один такой. Его потом пулей срезало. А до того мы лежим, головы не поднять, и он такой шепчет: «одуванчики». И слышно – как будто он в тишине говорит. Я потом уже догадался, что по губам прочитал. Просто у него лицо в этот момент было такое, как будто тишина вокруг, вот мне и показалось, что я слышу его голос. Искажение восприятия. Я его голос достроил из общего представления о нем, как он обычно звучит, и какое выражение лица…
– Я понял, Бобби, можешь не объяснять. Нас всех этому учили.
– Ну вот, с тех пор он и стал Данди, потому что dandelion.
– Я знаю, почему его так зовут, – терпеливо сказал Док и сломал зубочистку. – Только в Климпо этого не могло быть. Новенький потом пришел, после.
– Ты что-то путаешь, Док. Или я что-то путаю. Еще зубочисток?
– Бери сам, – говорит Док, и Бобби замечает, что пирамида из сломанных зубочисток с его стороны стола не намного меньше той, что построил Док.
3. Бобби
Я до сих пор не знаю, что это было. Кажется, сон. Одна из вероятностей меня уснула и видела сон. В нем всё было как настоящее, и, когда я проснулся… В общем, я очень удивился, что здесь всё не так. Мне снилось – надеюсь, всё-таки снилось, – что я служу в какой-то секретной конторе, не в нашей, но очень похожей. И Док там тоже есть. И тоже командир. И мы с ним только двое помним, что всё не так, как кажется, не так, как есть. Что все давно развалилось на отдельные части – и то оно есть, то его нет, как те электроны. А что было раньше, помним только мы с Доком. Как оно было, и что вообще было какое-то «раньше». Как будто нас… готовеньких нарисовали вот прямо сейчас, а до того нас не было. Как это бывает во сне: всё очень логично и естественно, пока не проснешься. Ну, вот я проснулся – а толку?
Я хотел рассказать Гайюсу этот сон. Но… Да, самому трудно признаться, но нас так учили: обманывать себя – худший вид трусости, потому что самый опасный. Из него весь обман происходит. Так что лучше я себе признаюсь честно: я побоялся рассказать этот сон вообще кому-нибудь. Гайюсу – тем более. Он, конечно, наши секреты хранит. Но очень условно. Вот досюда я человек, а отсюда – оружие. И всё, точка. В каком состоянии оружие, тот, кто его использует, должен знать досконально. В конце концов, я сам на это подписался.
И в связи с этим меня почему-то встревожила мысль о том, что я должен рассказать Гайюсу про этот сон. Как будто я не уверен, что это на самом деле сон. Может быть, я помню что-то такое, чего помнить не должен. То есть – кто-то не хочет, чтобы мы это помнили, и эта память замаскирована сном, а на самом деле всё так и есть, и сейчас я живу в иллюзии, в муляже реальности. В общем, мне это, вроде бы, снилось, и там был Док, и мы помнили.
А все остальные думали, что мы не были знакомы друг с другом до этого дня, с которого начался сон. Док пришел в спортзал, нас представили друг другу, и все вели себя так, как будто видят друг друга в первый раз, а я посмотрел на Дока и понял: он помнит. Но Док молчал, и я решил молчать.
И так оно дальше катилось: мы тренировались, работали, притирались друг к другу, как будто недавно познакомились. Но мы все были уже давно знакомы на самом деле. Даже тот парень, который считался новеньким – он пришел позже, но он тоже когда-то раньше был с нами.
И там, во сне, я как будто вспоминал, что случилось до того. Если бы только еще я был уверен в том, что это сон.
4. Док
– Что ты помнишь о Климпо, Бобби?
Бобби рукой сметает горку зубочисток в подставленный пакет.
– Мне кажется, ты темнишь, Док.
– И что, если так? Ты не ответишь?
– Мне кажется, мой ответ зависит от твоего вопроса. О чем ты спрашиваешь?
Док протягивает руку, берет у него пакет и отправляет туда свою горку зубочисток.
– Я хочу узнать твою версию событий.
– Думаешь, она сильно отличается от твоей?
– Данди не было с нами, – говорит Док.
– А кто был вместо него?
Док кивает. Бобби прав. Если пришел новенький, значит, он пришел на освободившееся место. Значит, кто-то был до него.
– В том-то и дело, – говорит Док. – Я точно помню, что Данди не было с нами в Климпо. Но я не помню, кто был. А ты помнишь?
– Данди.
– Как тебе кажется, Бобби, я схожу с ума? Я не помню состав группы, этого ведь не может быть. Данди не было. А кто был?
Бобби пожимает плечами.
– Ягу, Енц, – перечисляет Док. – Тир, ты, я. И кто-то еще. Не Данди. Кто?
Бобби молча встает и выходит. Возвращается с картонной коробкой, вскрывает ее и достает несколько пачек из плотной бумаги.
– Держи, – кидает Доку новую порцию зубочисток.
– Откуда у тебя столько?
– А… Это не мои. Магда купила для какой-то инсталляции, или для перформанса. Что-то не сложилось, вдохновение покинуло ее, она уехала в Непал и осталась там… Уже три года прошло, а зубочистки всё не кончаются. Наверное, пока не кончатся – она и не вернется. Так что спасибо за помощь. Держи еще.
– И себе возьми.
5. Бобби
Мы участвовали в каком-то секретном эксперименте. Конечно, совершенно добровольно, но отказаться всё равно было бы невозможно. Кто именно и что именно испытывал, нам не сказали, и вообще, информации выдали не сказать чтобы много. Всё, что я знал, это что мы должны подняться на гребень высоченной кирпичной стены, где нас «обстреляют» каким-то излучением, и мы очнемся уже внизу по другую сторону стены. Нам говорили, что мы при этом останемся целы и невредимы. Я верил – а как не верить, серьезные люди же. Ни одного лица или имени не помню, но помню, что очень серьезные, даже хмурые.
