Один из партнеров взмахнул рукой с пультом, и на экране снова замелькали пятна света, задвигались линии и фигуры. На этот раз, похоже, чередовались изображения с внешних камер. Док моргнул несколько раз, чтобы убедиться: он видит то, что видит. Улицы, сходящиеся к башне с часами, неузнаваемо преобразились. Стены домов покрыл плющ, лианы оплели фонарные столбы, между крышами протянулись плети виноградной лозы. Среди буйной зелени порхали создания невероятных форм и расцветок: крошечные колибри и гигантские бабочки, огромные, как опахала восточных царей, райские птицы и невероятные пернатые змеи. Сами же улицы как будто раздвинулись ввысь и вширь, теперь на тротуарах и мостовых толпились не прохожие, а дивной красоты храмы и дворцы, пирамиды, мавзолеи, башни, маяки, триумфальные арки. Посреди площади – Док никогда не замечал, что она так велика, – в каменной чаше колыхалась светлая вода. Маленькие водометы по краям чаши создавали волны, и множество парусников качались, то сталкиваясь, то расходясь.
Над всем этим неимоверным и невероятным великолепием на тонких, как у гигантских насекомых, ножках-ходулях шествовали огромные расписные слоны. Они не помещались в улицы и парили над ними в окружении нарядных монгольфьеров.
– О, черт, – сказал Док. – О, боже. Что это?
Трое партнеров молча посмотрели на него и вышли, а потом он услышал за спиной металлический шорох фольги.
* * *
В пространстве алюминиевой фольги, в затоне, куда не проникает течение вселенной, в тихой заводи, в мертвой воде небытия три головы дружно повернулись к нему. Три пары глаз – пластиковые, стеклянные и нарисованные на фарфоре – уставились на него с радостным азартом.
Три тонких голоска слаженно хихикнули, как будто репетировали, готовясь к его прибытию.
– А они и не знают, что вся фольга на свете обматывает одно единое пространство.
– И мы не знали! А теперь знаем.
– Мы назвали этот эффект «фольга Зигмунды», как бутылка Клейна и лента Мебиуса.
– Как кот Шредингера!
– Как Пифагоровы штаны!
– Как правило буравчика!
– Это не фамилия.
– А я думала…
– Нет.
– Ладно. Как закон Ома.
– Нужно называть предметы.
– Хорошо. Как кубик Рубика!
Переговариваясь так, они вскарабкались по его ногам, пробежали по рукам, по плечам, с удивительной ловкостью расстегивая пряжки на ремнях, держащих Дока.
– Число Рейнольдса!
– Это сколько?
– Не знаю! Оно безразмерное.
– Девочки, – воскликнул Док, проглотив изумление. – Какие вы умные.
– Мы огого, – милостиво согласилась Молли и нетерпеливо дернула Дока за указательный палец. – Давай, пойдем отсюда куда-нибудь туда. Без тебя мы не смогли бы, а с тобой мы можем почти всё. Пойдем наружу.
– Знаешь, что там творится? – остановил ее Док. – Какой-то чертов апокалипсис в цветочек.
– И в птичку! – в тон ответила Молли. – И в бабочку.
Калавера мрачно кивнула:
– Мне нравится, когда в цветочек.
– Это не апокалипсис, – уточнила Мадо. – Это фантасмагория.
– Так вы знаете?
– Еще бы! Давай, пойдем, Док, а то уже началось, а нам еще надо всё это устроить. Давай, не тормози.
– Множество Мандельброта, – сказала Мадлен.
– Да, – сказала Зигмунда. – Именно.
Интермедия
Девочки выбрали столик у окна. Док пытался предостеречь: их легко заметить с улицы, да и вообще в это кафе не нужно заходить, нужно быстро-быстро убираться отсюда подальше или хотя бы к Калавере в пирамиду. Но Калавера ухмыльнулась, Мадлен фыркнула, а Молли рассмеялась открыто и без затей: для этих там ничего не изменилось. Ты такой там сидишь, прикрученный к железному креслу, а мы такие лежим в лаборатории, и все в фольге по самое это самое. У них там так. А у нас тут – вот так. Совсем другое дело, правда?
Правда, согласился Док, слизывая с губ молочную пенку. Совсем другое.
Он быстро освоился в этой реальности, заказал гомерических размеров яичницу с жареными помидорами, беконом и зеленью, огромную кружку кофе с молоком и пряностями и выглядел спокойным и даже довольным.
Но время от времени косился на окно: то ли облаву ждал, то ли надеялся увидеть апокалиптических слонов святого Антония, шествующих в небе в окружении дирижаблей и монгольфьеров.
– Здесь еще не началось, – Молли ласково похлопала его по руке, словно призывая проявить терпение. – Но уж когда начнется, Док, я тебя уверяю, ты захочешь быть здесь. Прямо здесь. Конечно, с крыши было бы лучше видно, но здесь ты будешь прямо в эпицентре, ближе всего к месту действия…
Мадлен пнула ее ногой под столом, вызвав шипение и поток возмущенной мимики.
– Вы меня за дурака считаете? – развеселился Док. – Давайте, рассказывайте, что к чему.
– Нет, нельзя, – категорически отказалась Зигмунда. – Сейчас ты как тот электрон в опыте. Мечешься, раздваиваешься, оказываешься сразу в нескольких местах… И всё идет как идет. А если ты будешь знать, что происходит, то превратишься в наблюдателя. А наблюдатель влияет на ход эксперимента. То есть совершенно неизвестно, как всё сложится, если ты будешь понимать происходящее. Ты его просто поменяешь непредсказуемым образом. Потому что невозможно заглянуть тебе в голову и определить, каким будет твое влияние, какие там идеи и образы…
– Фаглянуть-фо мофно, – самодовольно возразила Упырица.
Но у него там такой бардак, – проворчала Молли, – что мы триста лет будем разбираться и рассчитывать новую схему с его участием в роли наблюдателя.
– А люди столько не живут, – авторитетно заключила Зигмунда Фрейда.
– Ладно, не объясняйте, – разрешил Док и вернулся к яичнице – справиться с ней одним наскоком не получилось, волей-неволей пришлось растягивать удовольствие.
Девочки облегченно переглянулись и принялись за свои порции, не менее монументальные. Хищное удовольствие на их лицах было достойно кисти художника, или камеры фотографа, если бы существовала камера, которая могла бы запечатлеть Жизнь, Смерть и Любовь в виде трех смешливых девушек, неторопливо поглощающих завтрак в маленьком кафе в центре города. Блинчики, залитые кроваво-красным вареньем, многоярусные сэндвичи с мясом и травами, вяленые помидоры, мягкие шарики белого сыра, пирамиды свежевыпеченных булочек, пять видов соусов в крошечных мисочках. Док и не знал, что здесь подают такое, думал, только кофе и мороженое. Во всяком случае, по его наблюдениям, все здесь заказывали только кофе и мороженое, а в меню он не смотрел до сих пор. Теперь с опаской наблюдал, как на столе появляются всё новые блюда – и вскоре исчезают, опустошенные его милыми спутницами.
