А потом Гайюс сказал, что я уже «наш человек», и всё, что делается для наших людей, должно быть сделано для меня. Ну, ты понимаешь. Меня на руках носили и кормили с ложечки столько, сколько нужно было. И голову мне поправили, и всё поправили. Я только готова была убить любого, кто только подумал бы меня пальцем тронуть. Хоть бы даже и Бретта. Если бы у меня была машина времени, я так бы и сделала. А в реальном времени мне просто не удалось его найти. Он исчез. Как будто его и не было никогда.
А потом я получаю назначение в группу Дока, прихожу в раздевалку утром, вижу эти глаза, эти губы. Злятся они одинаково. У них только причины разные, и то, что они делают от злости – разное. А так один в один. Я сначала дергалась, потом прошло.
Это, собственно, и всё, что я хотела рассказать. Да не Клара я. Меня зовут Ягу, а Клары никогда не было. Или она тогда всё-таки умерла. Не важно теперь. Вот прямо сейчас – не важно. После разберемся, может быть, даже поплачем о ней вместе. Ты же не зассышь плакать при мне? Я при тебе плакала. Не забудь.
Я сейчас вспомнила знаешь, что? Помнишь, в Климпо… А, нет, тебя с нами не было еще. Клемс был жив, а тебя не было. Так вот, я, кажется, видела его там. Я же этот взгляд ни с кем не спутаю. Док? Нет, на самом деле они очень отличаются. А вот этот взгляд – небесный, злой, я его видела там. Не веришь? Вот и я думаю, как-то это слишком. Потому что второй раз я его видела тоже. Когда мы вытаскивали Дока, помнишь это шоу? И там он тоже был. То есть я не могу ничего определенного сказать, и доказать ничего не могу, у меня ничего нет, кроме взгляда и мороза по коже. Я про это и хочу посоветоваться с тобой. Как ты считаешь, мне с этим к Гайюсу или к Доку?
Manhã de carnaval
Это когда просыпаешься – а он рядом.
Дышит. Это первое, что понимаешь, потому что прикоснуться страшно. Тебе страшно, и ты боишься, отдаешься древней силе, позволяешь ей властвовать, мышцам – окаменеть в этом страхе, коже похолодеть, дыханию прерваться.
Проснуться ночью от ощущения, что в постели теснее, чем обычно, чем ты уже – нет, не привык, но запомнил, выучил. В первом, сонном еще, бессознательном обследовании пространства эта теснота окатывает острым чувством облегчения: ну вот, я знал, что на самом деле так и есть, всё было кошмарным сном, вот и проснулся наконец, и наяву всё как надо, всё как было, всё как…
И тут же следом ледяной ужас.
А потом: ну что ты? Ну, всё это уже было, ничего страшного. Да, это покойник, но это наш покойник, твой, мирный, неопасный. А потом: боже милостивый, за что это нам? Как будто не сам заварил всю эту кашу – то ли позавчера, то ли год назад, то ли девять…
Что там за ночь сегодня? Время мертвых? Последнее полнолуние перед Йолем? Когда ж еще и обнять возлюбленного.
А потом: его не обнять.
И вот в этот момент уже окончательно просыпаешься.
Прикоснуться теперь не страшно, только горько от невозможности. Как будто, будь такая возможность – прикоснулся бы. Ты вообще хочешь знать, каков он на ощупь? Честно?
А потом: уже отводя взгляд от неподвижного тела, занимающего настолько привычную форму пространства, что хоть вой, хоть ладонь прокуси, – замечаешь, как шевельнулись тени от складок на одеяле, как живые, будто вздохнули.
И понимаешь. И не можешь вместить понимание.
Столько времени – столько раз – приучал себя не доверять сладкой надежде, не поддаваться радости. Защищаешься теперь не на жизнь, а на смерть. А смерть отступает в сторону, щурится, приценивается – и отступает. И нечем больше защищаться. И ты остаешься беззащитным перед возможностью потери, полностью безоружным и бессильным.
Живое – дышит.
А ты – нет. Потому что сначала от страха, а потом от еще большего страха, что это вот сейчас – иллюзия, обман, новый виток гибельного бреда, ты перестал дышать. И надо насильно сжать ребра, чтобы тихо выдохнуть безжизненный воздух. А потом протянуть руку. Прикоснуться. Еще до прикосновения уловить едва слышное тепло в воздухе. Кинуться на него, сгрести, вцепиться, трясти его – и он тебя тоже. И руки, какие же сильные у него руки, как же это так, я знаю, что сплю, я знаю, что это кончится, и будет очень больно, но пусть, пусть. Сейчас – кричать от радости, задыхаться, рыдать, кричать.
– А нам в школе фельдшерица как-то сказала: не совокупляйтесь в троллейбусе головами!
– Что она имела в виду?
– Что воши перепрыгивают.
– Мать моя кровопийца, жуть какая…
– И к чему ты это?
– Ну, так, ассоциации. Мир же круглый, как голова. И вот они все сейчас… совокупляются. И мало ли какие воши к нам напрыгают.
– Шшшш! – гневно взнимается Зигмунда Фрейда. – Услышат, кого ты вошами – мало не покажется. Держи язык на привязи, коза рыжая.
– А ты скелетина расписная!
– Обе вы хороши, – шипит Мадлен. – Делом бы занялись, не до глупостей было бы. У меня, вон, пальцы в кровь, а вы…
– В кровь – это хорошо, – одобрительно кивает Зигмунда Фрейда. – Без крови совсем не то.
– И кто из нас после этого вампир?
– Я вам что, сестрица Эльза? – ворчит Рыжая, растопырив перед глазами пятерни в желто-зеленых метках от травяного сока. У нее на коленях навалены пучки серебристо-зеленой травы, мотки лент. Пряный прохладный запах вьется вокруг. – У меня, может, аллергия.
– Скажи спасибо, что не крапива, – недобро усмехается Зигмунда Фрейда, бездельничающая, потому что ее черед еще не настал. – Скажи спасибо, что не обязательно молчать при этом. Хотя это, наверное, зря. Как думаешь, – это уже к Мадлен, – как думаешь, еще не поздно изменить условия игры?
– Нифафда не пофно!
– Не говори с набитым ртом, – качает головой Зигмунда Фрейда.
– А я палец сосу, – отвечает Мадлен, вынув палец изо рта. – Болит.
– Потерпи, еще немного.
– Нет чтобы меня утешать и подбадривать, – хмурится Рыжая. – Всё только этой… Вы сговорились. Так нечестно. И правила менять не вздумайте! Я тогда с вами играть не буду, а без меня у вас ничего не получится.
– А мы вместо тебя Кристину возьмем.
– Ей нельзя. Она беременная. Её вообще сейчас нет! И не будет, если я не сплету для нее…
– Шшш! – дружно шипят ее товарки. Рыжая кивает, настороженно оглядываясь.
– Тогда Ягу возьмем, – продолжает Мадлен. – Она черная, она сильная, она подойдет.
– А зато рыжей у вас не будет. Без рыжей ничего не получится.
– Это ты с чего взяла?
– Это я правила поменяла.
– Эй, так нечестно!
– А вам можно?
– Это кому это «вам»? Я все пальцы продырявила, а эта валяется на диване с книжкой! Моя мама говорила, что если все время читать, то всю жизнь профукаешь. Лучше бы убралась в своей… пирамиде, пылища по углам – картошку сажать можно! И черепа валяются.
