Как видим, уничтожение Российским государством Крымского ханства неблагоприятно сказалось на скотоводстве крымских татар, которые вместе с отказом от традиционного кочевого быта постепенно утрачивали не только стимулы, но и уникальные навыки ведения кочевого животноводства. Это и привело со временем к практически полному исчезновению на Крымском полуострове и в степях Северного Причерноморья ряда характерных для крымско-татарского быта домашних животных: особой породы крымских коз, буйволов, верблюдов.
Поскольку скотоводства было недостаточно для удовлетворения даже основных нужд татар, они издавна дополняли его несложным полукочевым земледелием. Занимались им преимущественно наиболее бедные татары. Французский консул Шарль де Пейсонель, живший в Крыму в середине XVIII в., отмечал, что обрабатывать землю считалось у степных татар позорным занятием. Добро их заключалось в стадах рогатого скота, лошадях и рабах. А русский путешественник и ученый В. Ф. Зуев, побывавший на Таврическом полуострове накануне присоединения его к Российской империи, указывал на «несклонность» крымских татар к земледелию и объяснял этим то обстоятельство, почему «…в сем краю Крыма хлебопашество до сих пор не заводилось и завести трудно».
В мемуарах барона Тотта
[6] говорится о том, что «жители Крымского полуострова занимаются скотоводством… [и] земледелием, которое при плодородии почвы и сравнительно теплом климате Крыма, требует от земледельцев очень небольшого труда». Он так характеризует земледельческую деятельность татар: «Избороздивши кое-как сохою свою ниву, он (татарин-земледелец) бросает на нее зерна хлеба или смесь из зерен дынь и арбузов с горохом и бобами и, не потрудившись даже прикрыть их землей, оставляет ниву на произвол судьбы».
Действительно, изначально среди крымских татар было распространено так называемое кочевое земледелие. Весной они обычно распахивали и засевали в степи участки в местах своих традиционных зимовок, после чего уходили кочевать. Возвращаясь ко времени сбора урожая, татары стремились вновь осесть в этой местности на зимовку. Этот извечный, как сама природа, цикл повторялся из года в год, и движение кочевников по степи, совпадая с кругооборотом климатических сезонов, неизменно приводило их в одинаковое время в одни и те же места. Так происходило и в XV в., и триста лет спустя – в XVIII в., о чем неоднократно сообщают разные путешественники и дипломаты, имевшие возможность воочию ознакомиться с жизнью и бытом татар.
Уже упоминавшийся нами Иосафато Барбаро, проживший в Тане (современный Азов) 16 лет, с 1436-го по 1452 г., и хорошо знавший язык, нравы, обычаи и быт татар, описывал этот процесс так:
«Не знаю кто, кроме очевидца, мог бы рассказать о том, о чем я сейчас сообщу. Ведь вы могли бы спросить: “Чем же питается такое количество народа, если он находится в пути целыми днями? Откуда берется хлеб, который они едят? Где они находят его?” Я, сам видевший все это, так отвечу вам.
Около февральского новолуния устраивается клич по всей орде, чтобы каждый, желающий сеять, приготовил себе все необходимое, потому что в мартовское новолуние будет происходить сев в таком-то месте и что в такой-то день такого-то новолуния все отправятся в путь. После этого те, кто намерен сеять сам или поручить сев другим, приготовляются и уговариваются между собой, нагружают телеги семенами, приводят нужных им животных и вместе с женами и детьми – или же с частью семьи – направляются к назначенному месту, обычно расположенному на расстоянии двух дней пути от того места, где в момент клича о севе стояла орда. Там они пашут, сеют и живут до тех пор, пока не выполнят всего, что хотели сделать. Затем они возвращаются в орду.
Хан поступает со своей ордой так же, как мать, пославшая детей на прогулку и не спускающая с них глаз. Поэтому он объезжает эти посевы – сегодня здесь, завтра там, не удаляясь больше чем на четыре дня пути. Так продолжается, пока хлеба не созреют. Когда же они созреют, то он не передвигается туда со всей ордой, но уходят туда лишь те, кто сеял, и те, кто хочет закупить пшеницу. Едут с телегами, волами и верблюдами и со всем необходимым, как при переезде в свои поместья.
Земли там плодородны и приносят урожай пшеницы сам-пятьдесят – причем она высотой равна падуанской пшенице, – а урожай проса сам-сто. Иногда получают урожай настолько обильный, что оставляют его в степи».
Однако такое незамысловатое татарское земледелие было сопряжено с многочисленными рисками, которые часто вели к уничтожению значительной части, а то и всего урожая. Потрава дикими животными, засуха, нашествие саранчи были обычным делом, и голод вынуждал татар искать все новые места для своих кочевий. Московский посол в донесении от 1492 г. отмечал, что «орда голодная добре, хлеб ся у них не родил, и они сказывают, тово деля к Волге пошли, чтобы им чем было прокормитця». Урожаи были невысокими, часто случались недороды, ведшие к голоду и высоким ценам на продовольствие.
В течение XVI–XVIII вв. татары постепенно оседают на земле и переходят к земледелию оседлому. При этом селились татары практически исключительно на юге Крымского полуострова, на плодородных равнинах и неподалеку от городов Каффы-Феодосии, Судака, Керчи, ханской столицы Бахчисарая и давней крымской столицы Старого Крыма (Солхата).
Знать в это время стремилась завести собственные постоянные землевладения с посаженным на них зависимым населением или даже с использованием рабского труда. Уже с XVI в. ханы, бывшие верховными собственниками значительных земель, все чаще жаловали своим приближенным сановникам пахотные земли, пастбища, сенокосы, зимовья для скота, сады и мельницы. Проживавший в Каффе Дортелли д’Асколли, возглавлявший там в 1624–1634 гг. доминиканскую миссию, отмечал, что «неподалеку над городом холмы тесно заставлены мельницами». Выдаваемые от имени правителя жалованные грамоты обязывали получателей заботиться о своих землях и местном населении, благоустраивать и обрабатывать наделы.
Примером таких жалованных грамот на наделы является ярлык хана Саадета Герая от 1530 г., согласно которому земля была пожалована некоему Ибрагиму Эфенди с тем, чтобы «он владел названной землей, сеял и обрабатывал ее без каких-либо препятствий». Подобного рода ярлык был выдан в 1551 г. и ханом Девлетом Гераем бею Ямгурчи-Хаджи. Согласно этому документу властитель ханства, «приносящий счастье», «предоставил… страну и слуг… и чтобы ни султаны, ни другие беи и мурзы не посягали на изменения и не чинили препон относительно владения землями, которые им, Аргинским, при ханах, отцах и старших братьях наших служили для земледелия, сеножати, зимовки, выпаса и содержания овец, – дан ему этот ярлык…»
По свидетельству турецких историков, всячески способствовал переходу своих подданных от кочевого скотоводства к оседлому земледелию крымский хан Сахиб І Герай (1532–1550 гг.): «Сахиб Герай, достигнув полновластия, обратил все свое внимание на устройство своего народа, чем и приобрел бессмертную славу. Жители Крыма не имели до него жилищ, а вели жизнь кочевую, переходя с места на место. Сахиб Герай приказал поломать телеги, служившие им для переездов и перевозок семейств и имущества, и назначил им постоянные места жительства, дав каждому достаточное количество земли и приказав строить дома и деревни на (всем) полуострове Крымском от Ферх-Кермана (на перешейке) на севере до Балаклавы на юге, и от Кафы до Гёзлева». Впрочем, переход татар к оседлости и земледелию происходил, конечно, во многом стихийно и самостоятельно, а историки приписывают деятельности хана самопроизвольный процесс, протекавший в крымско-татарском обществе под воздействием объективных экономических факторов.
