Вследствие того, что соседние с Крымским ханством монархи – прежде всего царь московский и король польский – нередко платили неохотно, не вовремя и не сполна, единственным средством добыть средства к существованию в таких условиях оставался прямой военный поход за добычей. Крымский хан Мехмед Герай (1515–1523 гг.) однажды прямо жаловался турецкому султану, риторически вопрошая: «Не велишь поити на московского и волошского (князя), чем быть сыту и одету?» Крымские послы, призывая Сигизмунда І поскорее собираться к походу на Русь и «не ленитися», откровенно заявляли, что без войны и добычи крымцы не могут прокормиться: «Ест ли ж в том деле лениво будете ступати, царю господарю нашему людей своих не мочно на весне будет вняти. Зануж голодны, мусят кормится, вседшы на конь, там поедут, где поживенье могут мети».
Покупка мира у крымского хана закреплялась так называемыми шертными грамотами (от шерт-наме – договор), в которых перечислялись односторонние обязательства крымских ханов по отношению к московскому царю. Они выдавались за определенную плату деньгами или мехами и фиксировали согласие хана прекратить военные действия и установить мирные отношения. Договоры, зафиксированные грамотами, постоянно нарушались со стороны Крымского ханства, и возобновлять их приходилось ценой немалых платежей. Помимо фиксации мирного договора, шертные грамоты содержали обязательства хана по отношению к послам и сопровождающим их особам, разрешение на свободное передвижение через Крым послам и торговым людям, ехавшим в Московию, а также русским послам и купцам, направлявшимся в другие страны. Для обмена посольствами организовывались посольские разменные съезды в Валуйках, Ливнах или Переволочной, на которых составлялись шертные записи и крымский посол присягал, что на их основе ханом будет выдана шертная грамота. Отказались от практики шертных грамот, равно как и от выплаты дани Крымскому ханству, лишь после Крымских и Азовских походов российской армии конца XVII в.
Важно отметить, что даже заключение официального мира между Крымским ханством и кем-либо из его соседей не гарантировало безопасности населению этой страны. Жажда добычи толкала крымцев на все новые и новые походы, и татарские беи и мурзы нападали на «украйны» независимо от того, в каких отношениях находился их правитель с польским королем или московским царем. Так, например, в 1517 г. сын крымского хана Бегидыр Герай свое нападение на украинские земли оправдывал тем, что великий литовский князь прислал ему мало поминок. А в середине XVI в. волынские воеводы не зря жаловались на то, что «редко с коня слезают», защищая свои земли, независимо от того, есть или нет сейчас перемирие с татарами.
Хан, в случае жалоб на такие набеги во время официально заключенного мира, обычно отговаривался тем, что ему сложно удержать молодых горячих татарских воинов от набегов. Справедливости ради следует заметить, что московскому царю и польскому королю также приходилось оправдываться перед ханом и турецким султаном за набеги донских и днепровских казаков, точно так же предпринимавшиеся ими во время официального межгосударственного мира. Благодаря этому у крымского правителя всегда была возможность пенять соседям, что они-де так же, как и он сам, не могут удержать номинально подвластное им население от грабежей. Наконец, не стоит забывать, что захват пленных из числа немусульман считался настоящей доблестью, подвигом на «священной войне» с гяурами.
Экономика Крымского ханства во многом основывалась на работорговле. Пожалуй, лучше всего о том, что было у татар основным экспортным товаром и с какой целью они поставляли его на внешний рынок – для получения необходимого им импорта, – сказал Михалон Литвин: «Хотя перекопцы кроме многочисленных стад держат при себе и захваченных в плен рабов, но последних у них гораздо больше, чем стад, и потому они снабжают ими и другие страны; к ним приходят многочисленные корабли с того берега Черного моря, из Азии, привозят им оружие, одежды и лошадей и возвращаются, нагруженные рабами».
Еще до образования Крымского ханства рабами становились не только пленные, захваченные монголами в войнах, но и дети неимущих слоев золотоордынского населения, продававшиеся родителями в критических ситуациях. По законам ислама рабовладение осуждалось, однако с одним важнейшим исключением – в рабство можно было обращать пленных, захваченных во время военных походов. Это правовое положение вполне устраивало татар, которые получали рабов как раз путем военных набегов на земли оседлых народов Руси, входившей в то время преимущественно в состав литовско-польского и московского государств. Первые набеги крымских татар за ясырем на украинские земли зафиксированы уже в 1470-е гг., и с тех пор вплоть до конца XVII в. крымские татары чуть ли не ежегодно отправлялись на север за живой добычей, грабя и опустошая окраинные земледельческие поселения. Даже в XVIII в., по свидетельству де Пейсонеля, «торговля рабами была очень значительной».
Османская империя крайне нуждалась в рабах для своей армии, флота и гаремов, и неудивительно, что именно Крымское ханство стало вскоре главным поставщиком этого высоколиквидного товара. Современные исследователи отмечают, что до прихода осман, к 1470-м гг., татары Крыма, казалось бы, уже успели установить относительное status quo на своих северных границах и постепенно переходили к оседлому образу жизни, заниматься сельским хозяйством. Появление же и утверждение на Черном море османов, крайне нуждавшихся в рабах, способствовало активизации татарского невольничьего промысла, сулившего им несоизмеримо большие выгоды при существенно меньших трудозатратах и относительно приемлемых рисках, чем земледелие, ремесло или даже дальняя караванная торговля драгоценными товарами.
Судя по цене ежегодных откупов от налогообложения продажи невольников в Каффе за 1577–1581 гг. и максимальных ввозных пошлин за каждого человека, количество рабов, продававшихся лишь в одном этом главнейшем османском городе Крыма, каждый год составляло от 12 до 17,5 тысячи человек. Это лишь крайне приблизительные подсчеты, однако и они позволяют с уверенностью заявлять, что рабов во времена Крымского ханства продавалось в 3–4 раза больше, чем в генуэзское время, когда число проданных невольников колебалось в пределах 2–4 тысяч человек. И это не учитывая тех ясырей, которых могли продавать через другие города, прежде всего Гёзлев, а также полоняников, остававшихся в пределах Крымского ханства. Не учитывают они и старую, как мировая цивилизация, контрабанду. Последняя была возможной за счет продажи рабов на материковой части татарского государства на стихийных базарах. Один из них находился у сборного пункта в начале Муравского пути и даже дал название холму, на котором собирался, – Кара-Сук, то есть «базар на земле», или «черный/большой/главный базар». Вероятно, речь идет о Бельмак-могиле в Запорожской области. Как видим, теневая экономика была на территории Украины практически всегда.
Доминиканец Дортелли писал в 1634 г., что татары выступали в свои походы дважды в год, «приблизительно до 100 тысяч человек, направляясь либо в Польшу, либо в Московию, либо в Черкессию… Идя на войну… каждый всадник берет с собой по крайне мере двух коней, одного ведет на поводу для поклажи и пленных, на другом едет сам». Кроме того, практически все источники свидетельствуют, что татары брали с собой крепкие ремни или веревки, предназначенные для того, чтобы вязать пленников. Бывший свидетелем выступления татар в поход Михалон Литвин сделал в своем описании специальный акцент на этом обстоятельстве: «Едва десятый из них или двадцатый вооружен был колчаном или дротиком; панцирем же – того меньше; иные, правда, имели костяные или деревянные палки, а некоторые были перепоясаны пустыми ножнами без мечей… Зато никто из них не отправляется без запаса свежих ремней, особенно, когда предпринимают набег на наши земли, потому что тогда они более заботятся о ремнях, чтобы вязать нас, нежели об оружии, чтобы защищать себя».
