Ввергнутый в ужас сожжением столицы, бежавший царь Иван IV Грозный вынужден был согласиться на выплату крымскому хану ежегодной дани. Надменный хан, уверенный в своих силах и будучи в своем праве, прислал ему в качестве поминок знаменитый татарский нож, говоря тем самым, что он может покончить с собой, и обратился со следующими словами: «Жгу и опустошаю все из-за Казани и Хаджи-Тархана, а богатства всего мира считаю за пыль, надеясь на Божье величие. Я пришел на тебя, сжег твой город, хотел твоего венца и головы, но ты не пришел и не встал против нас, а еще хвалишься, что «Я, дескать, московский государь»! Если б были в тебе стыд и мощь – то ты бы пришел и стоял против нас. Захочешь быть с нами в дружбе – отдай наш юрт, Казань и Хаджи-Тархан. А захочешь казной и деньгами дать нам богатства всего мира – этого нам не надо, желание наше – Казань и Хаджи-Тархан; а дороги в твоей стране я видел и изучил». Издевался над Иваном-царем и политический русский эмигрант той эпохи Андрей Курбский, именуя спрятавшегося царя следующим образом: «Бегун пред врагом и храняка (спрятавшийся беглец. – А. Д.) царь великий християнский пред басурманским волком».
Иван IV вынужден был согласиться на уплату крымскому хану денежной и вещевой дани, которая, по словам Сейид-Мухаммеда-Ризы, получила у татар особое название «тыш». «Эти бессчастные русские обязаны были платить в определенный срок дань в пользу крымского вельможества, известную под именем тыш, как эквивалент поголовной подати. Она состояла из соболевых, горностаевых и тому подобных шуб и из других подарков. Когда наступал срок присылки этой дани, из Москвы приезжал писец и составлял список лиц, имевших участие в этой дани, по которому уже потом и выдавалась каждому его доля. Один раз случилось при составлении такого реестра, что человек, которому было поручено сообщить русскому писцу имена дольщиков дани, сказал по-своему в смысле “только”, “кончено”, а русский принял это выражение за имя или прозвище какого-нибудь известного лица и внес его также в реестр, вследствие чего стала выплачиваться, сверх реестровой дани, еще доля и на этого небывалого “только”».
Соглашался царь и отдать Хаджи-Тархан, и смиренно употреблял в посланиях крымскому хану выражение «бить челом», свидетельствующее о его подчиненном положении по отношению к показавшему свою мощь Великому Улусу – Крымскому Юрту. Девлет Герай же напоминал, что требует вернуть не только Астрахань, но и Казань, и не соглашался на откупное за Казанское ханство. Иван IV явно пытался затянуть в переговорах время, однако и крымский хан был не так прост. Прекрасно понимая тактическую уловку московского правителя, крымский властелин начал готовить новый поход на Москву, который должен был окончательно закрепить победу Крыма. Однако на этот раз удача не был столь благосклонна к Девлету Гераю, как в 1571 г.
Великий московский князь столь же активно готовился к обороне, как крымский хан – к вторжению. Девлет Герай не собирался больше договариваться с правителем, которого считал равным по положению правителю удельного улуса и планировал вернуть Московское княжество в полностью зависимое от Великого Улуса состояние. Иван IV понимал, что в случае его бездействия либо поражения планы крымского хана будут реализованы. Ставки были высоки для обоих правителей, однако в случае Крыма поражение грозило лишь утратой иллюзий возможности возобновления единого государства, и так уже давно существовавшего лишь в эфемерных представлениях крымского хана. Реальному же выживанию самого Крымского Юрта возможная неудача ханского похода практически ничем не грозила. Совершенно иной была ситуация с точки зрения московского князя – для него речь, по сути дела, шла о жизни и смерти Московии как самостоятельного государства. Поэтому Иван IV готовился к битве как к решающему сражению всей своей жизни.
Московский правитель в ожидании вторжения крымского хана собрал многочисленное войско из 12 000 дворян, 2035 стрельцов и 3800 казаков. Вместе с ополчениями северных городов войско достигало чуть более 20 000, а с боевыми холопами – 30 000. Девлет Герай, со своей стороны, поднял в поход все Крымское ханство, привлек обе ногайских орды и отряды турецких янычар. Численно его войско насчитывало по разным оценкам от 120 до 150 тысяч воинов, вчетверо или даже впятеро превышая, таким образом, войско Ивана IV.
Планы крымского хана были далекоидущими – одновременно с наступлением на Москву должны были вспыхнуть восстания против московского владычества в Казани и в Хаджи-Тархане, после чего объединение улуса должно было завершиться. По сути, запланированное Девлетом Гераем можно сравнить с тем, что планировал и реализовывал Иван IV и его предшественники на великокняжеском престоле. Однако если в случае московского правителя речь шла о собирании русских земель вокруг Москвы, то для крымского хана – татарских или, точнее, земель Улуса Джучи вокруг Крымского ханства. Самого Ивана IV Девлет Герай планировал взять в плен и отвезти в Крым, где ничто не помешало бы крымскому хану реализовать давнюю угрозу предыдущего хана Сахиба Герая – запрячь бывшего правителя в плуг и пахать на нем землю.
23 июля 1572 г. татарское войско вышло к украинам Московского государства и направилось к Туле, а 26 июля уже попыталось переправиться через Оку выше Серпухова, но было отбито здесь прикрывавшим «перелаз» сторожевым полком. 28 июля ногайской коннице удалось захватить переправу и уйти дальше на север чуть ли не к самой Москве. Вслед за ногайцами в начале августа в пробитую ими брешь в обороне берега Оки втянулось и все крымское войско. Казалось, важнейший русский оборонный рубеж пройден и путь к сердцевинным землям Московского государства открыт – хан беспрепятственно шел прямо на Москву.
Иван IV поспешно отступал в сторону Новгорода, и Девлет Герай принял решение во что бы то ни стало настичь московского правителя и захватить его. Тем временем охранявшие Оку русские полки, увидев, что оборона по реке прорвана, устремились в погоню за ханским войском. И вот именно в это время в столь успешно осуществлявшейся для крымского хана военной кампании была допущена роковая ошибка – Мехмед Герай и Адиль Герай попытались дать бой преследовавшим их московским полкам и были разбиты воеводой Дмитрием Хворостининым. Разгоряченный погоней за бежавшим Иваном Грозным, Девлет Герай необдуманно бросил на русское войско 12 тысяч ногайских всадников, которые практически полностью были расстреляны русской артиллерией. Хан вынужден был прекратить погоню и развернуться для боя у села Молоди, в 45 верстах от Москвы. Сражение было навязано татарам московитами, и это стало прологом поражения крымцев.
Крымский хан, имея артиллерию и громадное количество кавалерии, не опасался за исход сражения – и совершенно напрасно. Русские воеводы во главе с главным воеводой Михаилом Воротынским применили против татар новую, неожиданную для них тактику – так называемый «гуляй-город». Это был аналог хорошо известного табора гуситов, когда вооруженная ручницами, пищалями и полевой артиллерией пехота укрывалась от конницы за рядами телег и возов, прочно скрепленных между собой цепями и обшитых по периметру широкими и прочными деревянными щитами. Применить против такого подвижного «укрепрайона» традиционную атаку татарской летучей конницы, обсыпающей противника с безопасного расстояния градом стрел, невозможно – стрелы в подавляющем большинстве не достигнут цели, застряв в щитах и возах. Еще глупее пытаться взять такой ощетинившийся во все стороны ружейными дулами и орудийными жерлами табор прямой атакой, причем абсолютно неважно, с какой стороны – дружный залп и последующий беглый огонь по готовности не оставлял оказавшейся в пределах поражения атакующей кавалерии никаких шансов.
