Ставший ханом Мюрад І Герай (1678–1683 гг.) продолжил войну и осаду Чигирина в составе теперь уже 200-тысячного турецко-татарского войска под командованием визиря Кара-Мустафы, однако взять эту «ничтожную крепостенку» было не так уж просто. Турки и татары выбились из сил, и в итоге Мюрад Герай и его сераскер Каплан Мустафа-паша вынуждены были донести османскому визирю о полном поражении и невозможности продолжать военные действия. Верховный турецкий чиновник, паче чаяния, не корил их, заявив: «Что ж, воля Божия, коли так вышло: брать и давать принадлежит Богу; я это знаю. С вашей стороны нет оплошности. Будем уповать еще на некоторую милость и благосердие Божие. Вы не падайте духом». А на собранном по этому поводу совете полководцев пришли к следующему выводу: «И победоносное войско погибнет, и пушки все из рук уйдут; честь державы вплоть до самого воскресения мертвых будет потеряна, а мы подвергнемся за это проклятию!» Лишь ценой колоссальных потерь турецко-татарского войска Чигирин был захвачен, причем осажденные, вырываясь из окружения, подорвали пороховые погреба, превратив город в руины.
По итогам двух кровавых Чигиринских походов, в которых существенную роль сыграло татарское войско, в 1681 г. в Бахчисарае был заключен двадцатилетний мирный договор между Московским царством, с одной стороны, и Оттоманской Портой и Крымским ханством – с другой. Султан турецкий и хан крымский обязывались не помогать врагам Московии и быть «его царского величества другу – другом, а недругу – недругом». Условной границей между государствами считался Днепр, турки и татары признавали власть московского государя над Левобережной Украиной и Киевом. При этом Южная Киевщина, Брацлавщина и Подолье оставались под властью Турции, а крымские татары получали право кочевать в южных степях Украины.
Следует отметить, что хан Мюрад Герай выступил на переговорах в качестве принимающей стороны и, до некоторой степени, посредника между сторонами. Во время переговоров с московскими послами стольником Василием Тяпкиным и дьяком Никитой Зотовым в конце 1680 – начале 1681 г. крымский хан приложил все усилия к замирению и установлению добрососедских отношений, перекладывая ответственность за все неурядицы между государствами на зловредных казаков. Это же, по сути, делала и Москва, и в договоре было особенно оговорено, что обе стороны обязуются «в них не вступатца и под державу свою не перезывать». Для Крыма это было важным условием, ведь именно из-за запорожских казаков татары все время ввязывались в войны то с Польшей, то с Россией. Московская сторона обещала за это «дать любительных поминков, против старых росписей, за прошлые три года и впредь на двадцать лет давать погодно, по старым росписям». Что касается османского султана, то Мюрад Герай всячески заверял московских посланников, что «вся полная мочь от Салтанова Величества вручена ему, хану», и он будет выступать главным посредником для налаживания мирного диалога между Москвой и Стамбулом, чтобы между ними «мир учинить, а самому быть другом московского царя, а недругу его недругом».
Казалось бы, позиция Крымского ханства в Бахчисарайском мирном договоре 1681 г. выглядит существенно привлекательнее игнорирования Польшей и Россией Украинской гетманской державы при заключении Андрусовского мира 1667 г. Однако важным признаком провинциализации и утраты субъектности Крымского ханства стало то, что именно при хане Мюраде Герае московский царь перестал отправлять своих посланников к турецкому султану через Крым, как это всенепременно делалось до этого. Отныне Москва стала направлять послов напрямую через казацкую Украину и молдавские Бендеры. Поводом к этому стало оскорбление, нанесенное татарами одному из московских посланников за какой-то его проступок. Крымские историки сообщают: русского посла посадили на деревянную кобылу, привязали ему к ногам вместо стремян камни и в таком виде возили по базарам. Более обстоятельную информацию содержат московские источники, в которых сообщается, что надругательство было учинено над царским посланником Таракановым со стороны нурэддина Сеадета Герая, который, желая получить подарки, приказал схватить посла и угрожать ему на конюшне пытками.
Сам же хан Мюрад Герай характеризуется в русских источниках в высшей степени позитивно. Так, в то время, когда чиновники татарские, согласно сообщениям послов Тяпкина и Зотова, иногда говорили с послами «зело запалчиво, острыми и гордыми словами, которые трудно и писанию предать», «с сердцем и с шумом», сам хан «слушал прилежно и милостиво», а «выслушав говорил тихо и милостиво усмехаючись». Мюрад Герай даже «желаючи… с Великим Государем (московским) дружбы и любви, изволил оставить древние обычаи палаты своей» и не приказывал над послами «безчестного принуждения чинить», насильно заставляя их бить земной поклон хану. В. Тяпкин и Н. Зотов кланялись хану «по воле своей». Когда же хан присягал с целованием Корана и передавал грамоту не лично в руки послам, а через одного из своих чиновников, то даже просил их не обижаться, поскольку «самому его ханову величеству из своих рук для страху морового поветрия отдать не годится, а не для какие гордости и нелюбви». Как бы то ни было, такая благожелательная политика хана приносила свои позитивные плоды в виде богатых поминок от московского царя, и не исключено, что именно с этой целью он и любезничал с послами, чтобы те составили и сообщили царю блогоприятное мнение о нем. Когда же послы просили, чтобы Мюрад Герай поклялся в дружбе московскому царю и от имени будущих ханов крымских, то татарский правитель мудро заметил: «Почему де нам, по смерти своей, правду в сердцех их и крепости веры в душах их ведать; о том де вам и говорить сором. И выговоря, рассмеялся и молвил: на сем де свете мало того обретается, где бы государские наследники содержали правду предков своих».
Столь же благожелательно отзывались эти послы и о нурэддине Сеадете Герае: «Нурадын Саадет-Гирей-салтан молод, лет в 30, лицом добр, одним глазом крив, ростом повысок; разумен и в разговорах ласков». И потому не исключено, что либо Тараканов оговорил нурэддина, либо сам виноват был в том, что с ним произошло. По крайней мере, источники содержат жалобу на то, что он обманывал татар во время выкупа пленных. Бегадыр-ага, визирь Селим Герай-хана, даже сообщал об этом князю В. В. Голицину, завершая письмо словами: «Делать несправедливости, не отдавая взятых в долг денег, – это неподходящее дружбе и братству дело!».
Показное дружелюбие с целью получения богатых поминок на некоторое время скрадывало факт провинциализации внешней политики Крымского ханства и утраты им своего прежнего значения в регионе. Однако оно не могло отменить главного – судьба как украинских казаков, так и крымских татар отныне окончательно вершилась не в стертом с лица земли Чигирине или провинциально-пограничном Киеве и не в утопавшем в гаремной неге Бахчисарае. Судьба Крымского ханства и Украинского гетманского государства отныне была в руках Стамбула, Москвы и Варшавы.
Для крымского хана это проявилось в очень скором после заключения Бахчисарайского мирного договора низложении. Историк Мехмед Герай пишет об отставке Мюрада І Герая после поражения турецко-татарской армии под Веной, отмечая, что татарская знать не желала смены хана и всячески заверяла его в своей преданности: «Когда весть о его отрешении пришла в татарский военный стан, то все султаны и прочие крымские карачи – ширинские, мансурские, седжеутские мурзы и беи собрались в одно место и на совете решили, что они довольны и предовольны своим ханом и положительно не знают уважительной причины к его отставке. Затем все пошли к хану и клятвенно заявили ему, сказав: “Мы довольны тобою; мы не желаем твоей отставки; впредь мы не примем другого хана!” Он же отвечал на это: “Да, так вы говорите; но только крымский люд до сего времени не славился твердостью в своих клятвах и договорах. Пустые только речи, а стойкости и твердости нет. Вы разумно сделаете, предоставивши нас нашей собственной участи”. Тогда они стали пуще прежнего клясться. Затем начали связывать мосты на Дунае, чтобы переправляться; поднялся страшный гомон, а ночью все разбежались». Столь высокую популярность хана в народе историк объясняет тем, что при нем «московский краль, проклятник, три года платил трехгодичную казну, а потом уже давал только годичную. Крымские татары так были благоденственны и благоустроенны в его время, что полтора ока хлеба продавали по одному акчэ, а пеструю брюшчатую шубу по пяти бешлыков».
