Даже когда империя оказалась в затягивающейся петле турецкой осады, византийские дипломаты ухитрялись использовать самих турок против других врагов Византии. Иоанн VI Кантакузин (1341–1354 гг.) успешно использовал их как против генуэзцев, так и во внутриполитической борьбе с другими претендентами на константинопольский престол. По словам историка Никифора Григоры, турецкий эмир Умур, старый союзник и друг императора, добровольно обещал Иоанну Кантакузину, что «в течение всей своей жизни ему и его детям-наследникам будет служить и сохранять с ними дружбу».
Традиционной для средневековья была практика заключения брачных союзов с иноземными правителями, однако и здесь Византия шла по особому имперскому пути. Долгое время, вплоть до второй половины Х в., императоры старались придерживаться практики «блестящей» изоляции, не позволяя варварам породниться с правителями империи ромеев. Случавшиеся исключения резко осуждались общественным мнением, сформировавшимся под влиянием государственной идеологии исключительности византийского государства. Так, Константин VII Багрянородный резко осуждал заключенный в 732 г. брак сына василевса Льва ІІІ Исавра (717–741 гг.) Константина (будущего императора Константина V Копронима (741–775 гг.)) с хазарской принцессой Ириной, продиктованный необходимостью сохранения антиарабского союза с Хазарским каганатом.
Столь же негативное отношение высказывал Константин VII и к браку болгарского царя Петра с внучкой императора Романа I Лакапина (919–945 гг.), дочерью его сына Христофора.
Впрочем, вскоре неумолимые внешне- и внутриполитические обстоятельства стали все настойчивее вынуждать византийских императоров отказываться от столь радикальных позиций. Византии пришлось нарушить строгое соблюдение принципа не выдавать порфирородных родственниц императора замуж за иноземных правителей. Однако, даже оказавшись в такой ситуации, ромеи продолжали хитрить, предлагая под видом багрянородных принцесс дальних родственниц и просто знатных девушек столицы.
Например, знаменитая Феофано, ставшая супругой императора Священной Римской империи Оттона ІІ Рыжего, сына германского императора Оттона I, была дочерью знатного вельможи Константина Склира и Софии Фокины, племянницы императора Никифора II Фоки (963–969 гг.). Поскольку Мария Склирена, сестра Константина Склира, была первой женой императора Иоанна I Цимисхия (969–976 гг.), то этот император оказывался дядей Феофано по браку. На этом родственные связи с византийскими императорскими семействами у жены Оттона ІІ исчерпывались, что позволяло византийским идеологам одновременно и выдать за иностранного государя знатную византийку, и не уронить престиж империи, позволив ему жениться на багрянородной принцессе. Саксонский хронист Титмар Мерзебургский передает возмущение части придворных германского государя обманом, замечая, что «некоторые люди, которые стремились помешать этому браку и советовали императору отослать девушку назад», не нашли поддержки у Оттона I и он «дал ее в жены своему сыну, к радости всей знати Италии и Германии».
При этом в любом случае заключение подобного брака трактовалось византийцами как свидетельство зависимости иноземного государства от византийской империи. Так, Василий II Болгаробойца (976—1025 гг.), выдавший замуж за дожа Венеции сестру эпарха, считал, что тем самым подчинил себе венецианцев. Впрочем, тому же Василию II пришлось пойти и на заключение брака его порфирородной сестры Анны с киевским князем Владимиром Святославичем, выглядевшим в глазах цивилизованного византийца диким варваром. Шаг был вынужденным, поскольку позволял василевсу привлечь необходимую военную помощь (шесть тысяч русских пехотинцев) и вернуть империи захваченный Владимиром Херсонес (Херсонес Таврический – Корсунь русских летописей). И хотя браку предшествовало личное крещение киевского князя, а после произошло введение христианства на территории всей Руси, византийцы воспринимали заключение такого брака болезненно. Возможно, в том числе именно этим объясняется феномен умолчания византийских историков о таком, казалось бы, выдающемся успехе империи, как Крещение Руси.
Гораздо менее болезненно стали со временем восприниматься браки василевсов и их сыновей с иностранными принцессами, ведь таким образом не представительница царственного дома унижалась до брака с иноземным правителем, а чужеземке позволяли возвыситься, выйдя замуж за самодержца ромеев. Если в ХІ в. императоры все еще искали себе невест среди ромеек, то уже с XII в. они все чаще женятся на иностранках. Так, сын Алексея I Комнина (1081–1118 гг.) василевс Иоанн II Комнин (1118–1143 гг.) был женат на Ирине Венгерской; Мануил I Комнин (1143–1180 гг.) состоял в первом браке с Бертой Зульцбахской, свояченицей германского императора Конрада III Гогенштауфена, а во втором – с Марией Антиохийской, сестрой принца Боэмунда III; Алексей II Комнин (1180–1183 гг.) женился на дочери французского короля Людовика VII Валуа Агнессе; император Никейской империи Иоанн III Дука Ватац (1222–1254 гг.) заключил брак с дочерью Фридриха II Гогенштауфена Анной.
В последние века существования империи византийские императоры из династии Палеологов, озабоченные поиском поддержки против турецкой агрессии, все чаще заключали брачные союзы с чужестранками. Андроник II Палеолог (1282–1328 гг.) был женат на Иоланте (Ирине) Монферратской, Андроник III (1325–1341 гг.) – на Анне Савойской. Сын Мануила II (1391–1425 гг.) Иоанн, будущий император Иоанн VIII (1425–1448 гг.) состоял в первом браке с княжной Анной, дочерью Великого князя Московского Василия I Димитриевича, а во втором – с Софией Монферратской.
Далеко не всегда эти браки, устроенные с немалым трудом, путем долгих и дорогостоящих интриг, приносили желаемый результат. Часто иностранцы, усиливавшиеся при византийском дворе под покровительством той или иной императрицы, действовали во вред правящей династии и империи в целом. Впрочем, несмотря на это, они продолжали играть важную роль в международной политике империи ромеев.
Как видим, Византийская империя, находившаяся на протяжении всей своей более чем тысячелетней истории в крайне враждебном международном окружении, смогла выработать весьма эффективную стратегию не просто выживания, но и успешного, по крайней мере в общих чертах, существования. Дипломатия играла в этой большой государственной стратегии исключительно важную роль. Византийским дипломатам удавалось создавать дружественные буферные государства на границах империи и противопоставлять их явным врагам Византии, стравливать между собой народы, которые могли бы совместно напасть на ромейское государство, плести интриги, организовывать заговоры и подстрекать государственные перевороты при иностранных дворах, подкупать иностранных правителей или их приближенных, взращивать среди иностранных правящих или оппозиционных политиков симпатиков империи – и все это служило в итоге целям выживания и укрепления ромейского государства, упрочения его положения на международной арене.
Ромейские политики тщательно разрушали возникавшие антивизантийские союзы и не допускали создания новых, разобщали и разрушали державы сильных противников и усиливали более слабые страны, чтобы создать сложную систему сдержек и противовесов, удерживавшую в сложном неустойчивом равновесии международную систему политических отношений. Если соперник на международной арене попадался сильный и его не получалось ни купить, ни разрушить интригами изнутри, ни настроить против него других соседей – в ход шли экономические санкции того времени: перерезание важных торговых путей, запрет на вывоз из Византии в эти страны стратегически важных товаров военного и двойного назначения, финансовые ограничения. Так, византийская золотая монета долгое время была средством международного обмена, доминируя на рынке Средиземноморья и Ближнего Востока, в связи с чем современные исследователи образно называли ее «долларом средневековья». Запрет ее вывоза за пределы империи в определенной степени можно сравнить с практикуемыми в современном мире санкциями против финансового сектора той или иной неугодной США и/или мировому сообществу в целом страны.
