Лишь живое воображение может помочь нам увидеть за скупыми словами письменных источников и обломками вещественных памятников блеск роскоши трибун и пыль песка арены константинопольского ипподрома в момент, когда он звенел под копытами лошадей. Пожалуй, лучше всего это удалось талантливому канадскому писателю Гаю Гевриелу Кею, одному из лучших последователей Джона Рональда Руэла Толкина в жанре фэнтези. И пусть в его романах есть очевидные элементы фэнтезийного вымысла, а временные рамки действия книги, если соотнести их с реальной историей Византии, будут совмещать в течение нескольких лет события по меньшей мере пяти веков – с ІV по VIII в. – это нисколько не умаляет гениальности произведения романиста. В замечательной, написанной с глубоким знанием византийских реалий дилогии «Сарантийская мозаика», состоящей из романов «Плавание в Сарантий» и «Повелитель императоров», он смог посредством художественного вымысла удивительно точно и сочно передать атмосферу, царившую на константинопольском ипподроме, поведение зрителей и болельщиков, возничих и даже лошадей.
Однако вернемся в реальную Византию. Конные ристания проводились на константинопольском ипподроме не менее десяти раз в году – 11 мая в официальный день основания столичного царственного Города, в честь дня рождения и дня восшествия на престол правящего императора, в январские календы, по случаю победы над врагами и военных триумфов или приема иностранных посольств. Точное число игр в году неизвестно, но очевидно, что их было достаточно много, и болельщики нетерпеливо ожидали новых скачек уже на следующий день после того, как заканчивались последние ристания.
Скачки были весьма затратным мероприятием, финансировать которое было по карману лишь василевсу и богачам из местной знати. За организацию игр в целом отвечал константинопольский градоначальник – эпарх города, который следил за всем происходившим в столице – от снабжения горожан продовольствием до безопасности на улицах. Худшим из того, что могло произойти на ипподроме, мог стать открытый бунт против императора.
К соревнованиям тщательно готовились, подбирали и обучали возниц, тренировали лошадей, отрабатывали тактические приемы борьбы с упряжками соперников. Непосредственная подготовка к скачкам происходила в течение двух дней. В первый из них нужно было получить формальное разрешение императора на проведение игр, второй полностью уходил на саму подготовку – проверку арены и трибун ипподрома, состояния лошадей и упряжи, готовность возничих-гениохов, приветственные встречи болельщиков и, собственно, официальное объявление о предстоящих завтра скачках. В конце дня представители соперничавших объединений болельщиков отправлялись в конюшни, чтобы проверить состояние лошадей и устроить демонстрацию их красоты и спортивных качеств.
О начале состязаний сообщал специальный флаг, который поднимали над кафисмой. Громадная толпа собиралась у ворот ипподрома, устремляясь по специальным проходам на зрительские трибуны. Перед началом гонок публику развлекали своим мастерством танцоры, акробаты, мимы и шуты, дрессировщики диких животных. Болельщики той или иной команды устраивали церемониальные танцы, которые по своим задачам были весьма схожи с зародившимся в 1870-е гг. в США и процветающим по сей день чирлидингом. Танцоры стремились поддержать своего возницу и его упряжку, настроить на нужный лад болельщиков, привлечь их внимание к выступлению именно своего гениоха.
Выступления продолжались также в антрактах между заездами и после окончания скачек. Танцоры и акробаты, комические актеры, мимы и шуты, певцы и музыканты, борцы и дрессировщики диких животных, фокусники и иллюзионисты, жонглеры и фигляры высыпали на арену, услаждая взор и слух зрителей своим искусством. Об их искусстве нам известно не только из письменных источников, но также по изображениям на медальонах и консульских диптихах из слоновой кости, богатых мозаиках раннего средневековья.
Традиционным успехом пользовались выступления с животными, как с дрессированными, так и с дикими.
Император Лев VI Мудрый (886–912 гг.) в эпиграмме «На игры в цирке» высказывал пожелание, чтобы такие представления увлекли зрителей, но при этом не были омрачены смертельным исходом:
Феб, Пиреид предводитель, далеко мечущий стрелы,
Молви сестре, чтоб она своих мощных зверей пробудила
Кинуться так на людей, чтобы радостно голосом громким
В праздник народ закричал, но и так, чтобы я, получивший
Зевса благого престол, человеческой смерти не видел.
Не меньше внимание привлекали короткие спектакли юмористического содержания. Некоторые спектакли разыгрывались на злободневные темы, могли обличать и высмеивать конкретных людей, в особенности хорошо всем известных чиновников, глупцов, самодуров или взяточников.
Так, во время правления василевса Феофила (829–842 гг.), славившегося в народе своей справедливостью, один из важнейших сановников, препозит священной спальни Никифор, отнял у какой-то вдовы трехпарусный корабль. Чтобы донести сведения об этом до императора, вдова наняла коллектив мимов, которые разыграли перед императором на ипподроме такую сценку: два мима вкатили на арену повозку с небольшим утлым суденышком на ней, и один из них предложил другому проглотить лодчонку. Конечно же как ни пытается актер сделать, на какие ухищрения не идет и какие ужимки не демонстрирует, ему это не удается. И тогда первый в упрек ему бросает: «Препозит с легкостью проглотил корабль с тремя парусами, а ты не можешь справиться с жалким суденышком». Император заинтересовался подоплекой разыгранной сценки, приказал расследовать дело, и вскоре Никифор был сожжен на костре все на той же арене ипподрома.
Популярностью среди состоявшей преимущественно из мужчин публики ипподрома пользовались сценки, изображавшие супружескую неверность – с толстым обрюзгшим ворчливым и глуповатым мужем, прелестной развратницей женой, атлетически сложенным утонченным любовником и плутовкой горничной, устраивавшей свидания для адюльтера. Эротические сцены разыгрывались при этом весьма откровенно, актрисы одевали укороченные хитоны с глубоким вырезом и вели себя обольстительно. Непристойные слова сопровождались не менее похабными жестами и телодвижениями. Именно это вызывало наибольшее неприятие клириков, поскольку развращало публику. Иоанн Златоуст писал: «…когда ты уходишь, в душе у тебя остаются ее слова, одежды, взгляды, походка, стройность, ловкость, обнаженное тело, и ты уходишь, получив множество ран. Не отсюда ли беспорядки в доме? Не отсюда ли погибель целомудрия? Не отсюда ли расторжение браков? Не отсюда ли брани и ссоры? Не отсюда ли бессмысленные неприятности?» Не удивительно, что с распространением и укреплением христианской морали в обществе подобные постановки были ранее других зрелищ изгнаны с ипподрома и нашли прибежище на закрытых частных вечеринках знати.
Значительно дольше, вплоть до заката самого ипподрома, демонстрировались здесь зрелища, прямо связанные со скачками – выступления умелых наездников. Они демонстрировали свое искусство джигитовки, стоя и проделывая акробатические трюки на спине несущейся во весь опор лошади, соскакивая с коня, или подныривали ему под брюхо – и вновь оказывались в седле. Даже знатные воины не брезговали иногда продемонстрировать свое мастерство. Так, хронист XI – начала XII вв. Иоанн Скилица упоминает Мосиле, оруженосца императора Романа І Лакапина (919–945 гг.), который показывал приемы владения мечом, стоя, не покачнувшись, в полный рост на мчавщемся галопом коне. Более того, даже представители знатных родов и подчас сами василевсы могли принимать участие в проводившихся на ипподроме соревнованиях по стрельбе из лука, метанию копья, поражению булавой или мечом чучела и скачке с препятствиями.
