Руководители венетов, в свою очередь, происходили из греко-римской землевладельческой аристократии, сенаторской знати, которые выступали за централизацию власти и усиление столичной бюрократии. Основным регионом их влияния был Балканский полуостров с его немногочисленными крупными городами, и, соответственно, во внешней политике для них было важным западное направление, защита от северных и западных варваров, расширение и укрепление границ империи в этом регионе. В религиозном отношении синие были приверженцами официального ортодоксального христианства и стремились уничтожить все угрожавшие ему ереси, в особенности поддерживаемую прасинами ересь монофизитства.
Селились венеты и прасины отдельно, создавая в пределах столицы отдельные кварталы, заселенные исключительно сторонниками одной из партий. Кварталы синих и зеленых перемежались как и на окраинах Константинополя, так и в центре, вдоль главной магистрали города – улицы Меса. Подобным образом дело обстояло, видимо, и в других крупных городах Византии, где болельщики одного клуба также стремились не только сидеть рядом на трибунах ипподрома во время скачек, вместе праздновать победу или горевать по поводу поражения, но предпочитали и проживать среди единомышленников, находя среди них поддержку и понимание.
В целом, однако, следует помнить, что прасины и венеты не были устойчивыми объединениями по политическому, религиозному, территориальному, социальному или профессиональному признакам – единственным, что несомненно объединяло крайне разношерстных по своему составу представителей внутри этих клубов, была групповая психология болельщиков. Зрители сплачивались в клубы на сугубо эмоциональной основе, порождая между собой связи, гораздо более сильные, чем экономические, политические, дружеские и даже кровные.
В «Войне с персами» Прокопий Кесарийский писал: «В каждом городе димы издревле делились на венетов и прасинов, но лишь с недавнего времени они тратят деньги и не считают недостойным для себя быть подвергнутыми суровым телесным наказаниям и самой позорной смерти из-за этих названий и из-за мест, которые они занимают во время зрелищ. Они сражаются со своими соперниками, не ведая, из-за чего подвергают себя подобной опасности, и вполне отдавая себе отчет в том, что даже если они и одержат победу в побоище со своими противниками, им не останется ничего другого, как быть заключенными в тюрьму и, претерпев там жестокие мучения, погибнуть. Эта вражда к ближним родилась безо всякой причины и останется вечно неутоленной, не отступая ни перед родством, ни перед узами дружбы даже и тогда, когда родные братья или как-то иначе связанные между собой люди оказываются приверженцами различных цветов. <…> И если кто-либо совершает нечестивое перед Богом дело, если законы и государство претерпевают насилие от своих или от врагов и даже если они сами терпят недостаток в самом необходимом, это их нисколько не беспокоит, лишь бы их партии было хорошо. Партией они называют своих сообщников».
В объединении царил дух братства и солидарности, степень сплоченности болельщиков одного клуба базировалась на ощущении общей причастности к спортивной борьбе на арене ипподрома, на личном участии каждого из них в победе или поражении поддерживаемого ими возницы. Фанатам казалось, что исход состязаний зависит в том числе и от их действий и усилий – не случайно они «пальцами, словно бичами, погоняли коней». Торжество спортсмена их команды над соперником на ипподроме было несомненным личным успехом для болельщика, знаком благоволения судьбы как к факции в целом, так и к каждому ее представителю по отдельности. Растворяясь при этом в массе дружественно настроенных собратьев по клубу, каждый из болельщиков чувствовал себя в безопасности, получал возможность открыто выражать свои чувства в поддержку любимой команды при бурном одобрении окружающих. Не правда ли, все это очень сильно похоже на то, что происходит в среде современных футбольных фанатов?
Соперники, спортсмены и болельщики чужого цвета воспринимались как враги, мешающие не просто победе в спортивном состязании, но даже их личному счастью и благополучию. При этом чувство вражды переносилось со спортсменов (они воспринимались как исключительные люди, пребывающие на ином уровне отношений) на болельщиков другой команды, благодаря чему символичная спортивная борьба на арене практически всегда отражалась в реальных конфликтах фанатов на трибунах ипподрома и улицах города. Фанаты стремились закрепить успех, если их команда побеждала, или «отыграться» и исправить ситуацию, если проигрывала. В лучшем случае это противостояние сводилось к оскорбительным выкрикам в адрес болельщиков команды клуба-соперника, в худшем заканчивалось стычками и даже яростным дракам, которые могли привести к тяжелым увечьям и даже смертям.
Наиболее активной, беспокойной частью каждой из партий в этом плане были так называемые стасиоты, мятежные бунтари-хулиганы, которых вполне можно сравнить с современными футбольными фанами-ультрас. Это были, по большей части, юноши, склонные к активным радикальным действиям. Прокопий Кесарийский писал о них: «Как я уже рассказывал в прежних книгах, народ издавна делился на две части. Перетянув на свою сторону одну из них, венетов, которым случалось и ранее ревностно ему (имеется в виду император Юстиниан) содействовать, он сумел все привести в смятение и беспорядок. <…> Однако не все венеты сочли подобающим для себя следовать желаниям этого человека, но лишь те из них, которые являлись стасиотами. <…> Не пребывали в бездействии и стасиоты прасионов и творили преступления, как только им представлялась такая возможность, хотя их-то как раз постоянно наказывали».
Стасиоты-ультрас были в основном небогаты, и, для того, чтобы пощеголять на ипподроме модной одеждой с пурпурной каймой, вынуждены были «приобретать ее незаконными средствами», по всей видимости, путем грабежа. Хитоны они носили своеобразно, узко стягивая их возле кисти и максимально широко расправляя по направлению к плечам, так что там они свисали широкими буфами, создавая впечатление мощной мускулатуры атлета. Прокопий писал: «Всякий раз, когда они в театре или на ипподроме, крича и подбадривая [возничих], как это обычно бывает, размахивали руками, эта часть [хитона], естественно, раздувалась, создавая у глупцов впечатление, будто у них столь прекрасное и сильное тело, что им приходится облекать его в подобные одеяния, между тем как следовало бы уразуметь, что такая пышная и чрезмерно просторная одежда еще больше изобличает хилость тела».
Они ввели также новую моду на прически. Стасиоты не брили бороду и усы, чем напоминали современникам пышнобородых персов, а голову, напротив, обривали спереди вплоть до висков, оставляя сзади беспорядочно свисающие длинные пряди. Возможно, чем-то такая прическа напоминала знаменитый чуб-оселедець украинских казаков. Эта мода казалась благопристойным византийцам совсем уж варварской и получила название гуннской.
Стасиоты организованно посещали военно-спортивные секции, обучаясь там, в том числе, метанию копья и стрельбе из лука. Во время уличных стычек с соперниками и/или городской стражей именно они были основной ударной силой факции, поэтому им запрещалось иметь при себе оружие. Запрет этот, впрочем, регулярно нарушался, и, по свидетельству того же Прокопия, стасиоты «по ночам открыто носили оружие, днем же скрывали под одеждой у бедра небольшие обоюдоострые кинжалы». Если заменить ножи на кастеты и бейсбольные биты, то поведение футбольных ультрас будет вполне соответствовать этому описанию.
