Со временем был изобретен огнемет, принципиально ничем не отличающийся от современного. Жидкость выбрасывалась в сторону врага из специальных медных труб – сифонов, сделанных в виде бронзовых чудовищ с разинутыми пастями. Они были подсоединены к герметичным котлам, в которые под давлением накачивали мехами воздух, и, открыв кран, можно было выстрелить разогретую огнесмесь, летевшую, по свидетельствам очевидцев, на десятки метров. К вылетавшей из трубы смеси достаточно было поднести горелку или факел, чтобы вылетевшие кипящие капли нефти превратились в ревущую струю пламени, устремленную на врага.
За действие огнеметных сифонов отвечал мастер-протоелат, который был одновременно главой гребцов на судне. В его обязанности входило поддерживать необходимую температуру смеси и давление в котле, чтобы оружие было максимально эффективно и при этом безопасно, ведь избыточное давление или слишком высокая температура могли привести к взрыву и гибели всей обслуги орудия, а то и всего судна вместе с командой. С целью эффективного пожаротушения, как мы уже упоминали, рядом с сифоном стояли пифосы с уксусом или мочой. Специалист-оружейник был ключевой фигурой, без его военно-технических навыков орудие превращалось в бесполезное, а то и опасное для пытающегося им воспользоваться нагромождение непонятных емкостей, механизмов, трубок и клапанов. Не менее важны были его химические познания о составе огнесмеси, пропорциях и правилах смешивания ее ингредиентов. Арабы и болгары впоследствии не единожды захватывали как сифоны, так и запасы уже приготовленного «жидкого огня», но так и не научились ни использовать, ни воспроизводить это оружие.
По словам хрониста Феофана, император Константин IV, «узнав о движении богоборцев против Константинополя, и сам устроил двухпалубные огромные корабли с горшками огненосными и быстрые корабли с огненными сифонами, и приказал им напасть на неприятеля в Проклианизийской пристани близ Кесарии». Во время боя, когда суда подходили близко или даже вплотную, противника забрасывали горшками с зажигательной смесью и поливали горящей жидкостью. Был также изобретен и ручной огнемет – хиросифон, который мог использоваться одним или, скорее, несколькими воинами во время сухопутного боя, в особенности эффективно – при штурме крепостей.
«Греческий огонь» долго оставался самым грозным оружием средневековья, давая ромеям преимущество над врагами и на море, и на суше, при штурме крепостей. Сами византийцы прекрасно понимали стратегическое значение этого оружия и жестко придерживались правила о запрете на его передачу иноземцам. Император Константин VII Багрянородный (945–959 гг.) в трактате «Об управлении империей» так наставлял своего сына Романа: «Должно, чтобы ты подобным же образом проявлял попечение и заботу о жидком огне, выбрасываемом через сифоны. Если кто-нибудь когда-нибудь дерзнет попросить и его, как многократно просили у нас, ты мог бы возразить и отказать в таких выражениях: “И в этом также [Бог] через ангела просветил и наставил великого первого василевса-христианина, святого Константина. Одновременно он получил и великие наказы о сем от того ангела, как мы точно осведомлены отцами и дедами, чтобы он изготовлялся только у христиан и только в том городе, в котором они царствуют, – и никоим образом ни в каком ином месте, а также чтобы никакой другой народ не получил его и не был обучен [его приготовлению]. Поэтому сей великий василевс, наставляя в этом своих преемников, приказал начертать на престоле церкви Божией проклятия, дабы дерзнувший дать огонь другому народу ни христианином не почитался, ни достойным какой-либо чести или власти не признавался. А если он будет уличен в этом, тогда будет низвержен с поста, да будет проклят во веки веков, да станет притчею во языцех, будь то василевс, будь то патриарх, будь то любой иной человек, из повелевающих или из подчиненных, если он осмелится преступить сию заповедь. Было определено, чтобы все питающие рвение и страх Божий отнеслись к сотворившему такое как к общему врагу и нарушителю великого сего наказа и постарались убить его, предав мерзкой [и] тяжкой смерти. Случилось же некогда – ибо зло вечно выискивает местечко, – что один из наших стратигов, получив всевозможные дары от неких иноплеменников, передал им взамен частицу этого огня, но, поскольку бог не попустил оставить безнаказанным преступление, когда наглец вздумал войти в святую церковь Божию, пал огонь с неба, пожрал и истребил его. С той поры великие страх и трепет обуяли души всех, и после этого никто более, ни василевс, ни архонт, ни частное лицо, ни стратиг, ни какой бы то ни было вообще человек, не дерзнули помыслить о чем-либо подобном, а тем более на деле попытаться исполнить либо совершить это”».
«Жидкий огонь» сделал свое дело. Как указывается в хронике Феофана, «зодчий Каллиник, прибежавший к римлянам из Илиополиса Сирийского, морским огнем, который им изобретен, сжег им и корабли, и все дышущее. Таким образом, римляне возвратились с победой и изобрели морской огонь». В итоге большая часть флота мусульман была полностью сожжена на плаву, а остатки попали в сильнейший осенний шторм, разметавший и растрощивший несожженные ромеями суда. 678 г. стал переломным – арабы были вынуждены снять осаду Константинополя. Одновременно в Ликии было разгромлено и сухопутное войско мусульман под командованием Суфьяна ибн-Ауфа. Как свидетельствуют источники, византийская армия под командованием Флора, Петрона и Киприана уничтожила 30 тысяч арабских воинов. Этот кровавый реванш стер позор поражения при Ярмуке и окончательно вселил в византийцев уверенность в собственных силах.
Итак, в 677–678 гг. ромеи перешли в контрнаступление и высадили десант на ливанском побережье около Сура и Сайды. Одновременно они инспирировали антимусульманское восстание жителей горного Ливана христиан-мардаитов (джараджима в арабских источниках), которым удалось быстро овладеть всеми ливанскими горами. Наступление угрожало самому сердцу халифата, и Муавия вынужден был пойти на переговоры. В Дамаск прибыло посольство во главе с патрикием Иоанном Питцигаудисом (Питчегавдесом, Пичикавдисом), «древнейшим гражданином, человеком опытнейшим, одаренным великим разумом и совершенно владеющим языком аравийским».
По итогам переговоров было заключено перемирие на 30 лет – традиционное время «вечного мира» в понимании византийской дипломатии. Столь длительный срок свидетельствует о глубине поражения арабов и их готовности идти на весьма серьезные уступки. Муавия обязывался освободить пленных ромеев, число которых в источниках разнится – 800, 50 и 8 тысяч. Последняя цифра более вероятна, учитывая масштаб арабо-византийского противостояния. Халиф даже согласился на уплату Византии ежегодной дани, состоявшей из 50 породистых лошадей и выплат золотом. Источники называют цифру выплат в «три тысячи золотых» (Феофан Исповедник) и «три тысячи золотых монет» (Константин Багрянородный), что, безусловно, крайне незначительная сумма для выплат между государствами. Это позволяет многим исследователям называть сумму дани символической. Однако обращает на себя внимание уточнение в латинском переводе текста хроники Феофана, в которой сказано, что речь идет о трех тысячах либр (auri librarum tria milia).
Предложенная поправка весьма вероятна – арабы понесли масштабнейшие поражения, были напуганы страшным действием ромейского супероружия, а византийцы грозили полномасштабным вторжением. В таком случае восприятие договора кардинально меняется – 3 тысячи литр золота составляют, если исходить из того, что одна литра содержала 72 золотых (номисм, динаров), 216 тысяч монет. Интересно в данном контексте также отметить, что в некоторых рукописях «Хронографии» Феофана упоминалось не о трех тысячах, а о 365 тысячах номисм дани, и именно эту сумму приводит в своем переводе хроники латинский историк и переводчик ІХ в. Анастасий Библиотекарь, который, кстати говоря, упоминает и о 365 «рабах» (пленниках?) и «равном числе» коней.
