Древние вандалы, обвиненные в разграблении Рима, сопровождавшемся гибелью многих памятников античного искусства, и близко не подошли по масштабам причиненного мировому культурному наследию вреда к тому, что сотворили в Константинополе крестоносцы. В этой связи, пожалуй, гораздо более справедливым было бы вместо привычного нам термина «вандализм» использовать иной, связанный с поведением рыцарей Четвертого крестового похода в столице Византийской империи. В свете этого поистине тотального уничтожения, можно сказать, повезло знаменитой лисипповой квадриге, стоявшей над карцерами столичного конного ристалища – по распоряжению дожа Энрико Дандоло ее вывезли в Венецию и водрузили над главным порталом собора Св. Марка.
Грабеж остановило лишь лунное затмение, которое крестоносцы сочли дурным знаком. Награбленные ценности собрали и разделили, предоставив три четверти из них венецианцам в счет уплаты долга василевса Алексея IV, а оставшееся разделили между всеми участниками похода. «И столь значительна была добыча, что не могу вам и описать, сколько было там золота и серебра, утвари, и драгоценных камней, и шелковых одежд и материй, и мехов и соболей, и разных богатств, когда либо на земле существовавших. И истинно свидетельствует Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, что с тех пор, как стоит мир, не было столько захвачено ни в одном городе. Каждый выбрал себе жилище по вкусу, а было их там достаточно. И вот разместились паломники и венецианцы, и радовались они весьма чести и победе, Господом им дарованной, ибо тот, кто доселе был беден, стал богат и имущ».
Кроме награбленных драгоценностей крестоносцы чуть позже произвели также раздел земель Византийской империи. Избранный после долгих споров и пререканий императором граф Эно и Фландрии Балдуин получил 5/8 территории Константинополя, Южную Фракию и часть Северо-Западной Малой Азии, прилегающую к Мраморному морю и проливам, а также некоторые острова в Эгейском море – Хиос, Лесбос, Самос и другие.
3/8 территории византийской столицы вместе с храмом Св. Софии достались Венеции. Республика Св. Марка вообще вышла из Четвертого крестового похода главным победителем, получившим наибольшие выгоды. Она получила в свое владение важные торговые города на побережье Адриатического моря, в частности Диррахий, ряд пунктов в Пелопоннесе, о. Крит, большинство островов в Эгейском море, важные приморские города Фракии. Подвластные Венеции территории Византии были громадны, и далеко не случайно венецианский дож Энрико Дандоло, получивший, вероятно, византийский титул деспота, именовался «властителем четверти с половиной всей империи Романии».
Полученные благодаря территориальным приобретениям возможности вести восточную торговлю были колоссальны, ведь Республике Св. Марка достались лучшие византийские гавани и важнейшие стратегические пункты. По сути, весь путь в Константинополь из Венеции был в руках венецианцев, создавших в результате Четвертого крестового похода настоящую колониальную империю. Латинская империя, номинально наследовавшая империи ромеев, не шла по своему богатству и возможностям ни в какое сравнение с могущественной Венецианской республикой.
Поначалу весьма обрадовался взятию Константинополя Папа Римский Иннокентий III, которому сообщил о случившемся новоизбранный император Балдуин, именовавший себя в послании «Божьей милостью Константинопольским императором и присно Августом». Папа, рассчитывая, видимо, на скорейшее объединение церквей под властью престола Св. Петра, высказал в ответном письме радость по поводу содеянного чуда «для хвалы и славы Его (Господа) имени, для чести и пользы апостольского престола и для выгоды и возвеличения христианского народа». В другом письме понтифик отмечал, что ему «приятно, что Константинополь вернулся к повиновению своей матери, святой Римской церкви, однако нам было бы приятнее, если бы Иерусалим был возвращен под власть христианского народа».
Отношение Иннокентия ІІІ к произошедшему вскоре претерпело существенные изменения, вызванные, видимо, не столько известиями о зверствах и грабежах крестоносцев в Константинополе, сколько тем, что договор о разделе территории Византии носил сугубо светский характер и никоим образом не учитывал интересы папского Рима. Балдуин был избран и коронован императором без какого-либо участия Папы Римского и не просил у него какого-либо утверждения своих прав. Св. София досталась венецианцам, которые самостоятельно избрали из своей среды константинопольским патриархом Фому Морозини. Получалось, что светское завоевание Византийской империи латинами отнюдь не означало единения греческой и римской церквей под властью Папы Римского.
Если прибавить к этим досадным для Иннокентия III фактам поругание и разграбление константинопольских византийских церквей и иных святынь, настраивавшее православных христиан против католиков, становится вполне понятным написанное в раздраженном тоне письмо папы императору Латинской Романии Балдуину I: «Вы, не имея никакого права, ни власти над Грецией, безрассудно отклонились от вашего чистого намерения, устремились не на завоевания Иерусалима, а на завоевание Константинополя, предпочтя земные блага небесным… И недостаточно было вам исчерпать до дна богатства императора и обирать малых и великих, вы протянули руки к имуществу церквей и, что еще хуже, к святыне их, снося с алтарей серебряные доски, разбивая ризницы, присваивая себе иконы, кресты и реликвии, для того, чтобы греческая церковь отказалась возвратиться к Апостольскому престолу, усматривая со стороны латинов лишь изуверства и дела диавольские, и была бы вправе относиться к ним с отвращением, как к собакам…»
Действительно, зерно ненависти православного Востока к католическому Западу было если не порождено, то щедро полито постыдными деяниями крестоносцев Четвертого крестового похода, несовместимыми с именем Христа, прикрываясь которым рыцари грабили, насиловали и убивали константинопольцев, таких же христиан, как и они сами. Покидая разоренный город, обездоленные константинопольцы выносили из его пожарищ не только скорбь кто о гибели имущества, кто о поруганной чести дочерей и жен, – «…каждый шел со своим горем», – как записал Никита Хониат. В своих котомках они несли последние крохи былой роскоши, которые отдавали за бесценок, за краюху хлеба окрестным крестьянам, злорадствовавшим над бедой некогда чванливых горожан, заявляя, что теперь-де и они смогут обогатиться. А их сердца в это время кровавой занозой язвила память о надругательстве западных крестоносцев над величайшим христианским городом, их родиной. Фундаментальность отчуждения завоевателей и завоеванных стала тем клином, посредством которого былв значительной степени подорван универсализм христианства, а нанесенные православию раны кровоточили затем многие столетия.
Символические последствия захвата столицы Византийской империи крестоносцами в 1204 г. оказались в истории христианства столь велики, что даже 800 лет спустя, в 2004 г., знаменитый папа Иоанн-Павел II попросил прощения у Константинопольского патриарха Варфоломея за содеянное католическими рыцарями, заявив, что дата захвата Константинополя – «это постыдный день для католичества и скорбный для православия». Варфоломей официально принял принесенные извинения, отметив, что «дух примирения сильнее ненависти».
Итак, Четвертый крестовый поход, задумывавшийся изначально как благочестивое религиозное предприятие по освобождению Иерусалима от мусульман, привел к захвату и разграблению крупнейшего христианского города того времени, столицы христианской Византийской империи крестоносным воинством. Он в полной мере вскрыл истинные цели, стоявшие за религиозной риторикой Запада и обнажил подлинные интересы каждого из политических игроков, принявших в нем участие. Римский Папа стремился заключить церковную унию, объединить православную и католическую церкви и подчинить греческую церковь римской. Венеция желала установить безраздельное господство в торговле с Востоком, закрепиться на византийских рынках, окончательно вытеснив оттуда своих конкурентов – Геную и Пизу. Немецкие правители, короли и имераторы Священной Римской империи планировали установить единую универсальную империю, подчинив себе константинопольский престол, а рядовые рыцари стремились к славе и обогащению намного сильнее, чем к религиозному подвигу.
