Playboy Club тогда был новинкой. Сексуальная революция шла своим чередом. В качестве Bunny Элин зарабатывала на чаевых в три раза больше, чем я. У нее был очень низкий голос, и она не слишком много болтала, так что создавалось впечатление загадочности. Хотя супружеская верность и не была моей сильной стороной, все же я был очень ревнив. Однажды Элин приехала домой и рассказала, что один мужчина каждый день приходит на ланч, садится за ее столик и оставляет ей 50 долларов вне зависимости от того, что заказывает. Bunny в Playboy не имели права носить обручальные кольца, так что клиенты думали, что все девушки одиноки. Тот парень, что ходил к Элин, был очень застенчив, но явно был от нее без ума. Она не знала толком, что ей с этим делать. На следующий день после того, как она мне об этом рассказала, я пришел туда с парой друзей и сел за соседний столик. «А, вот и моя женушка!» – вскричал я как можно громче, чем окончательно разбил сердце бедняги.
Непонятно, куда уходят чувства с годами. Почему все исчезает? Мы с Элин развелись. После того как мы расстались, я познакомил ее с парнем, который вел на радио программу о джазе, что-то вроде Pied Piper
[54] того времени – свободная любовь и все такое. Он увез ее в Айову. Это ударило по моему самолюбию, и, видимо, именно поэтому я в отместку женился на одной из работниц нашей станции. Брак был недолгим, и эта женщина до сих пор не желает, чтобы я открывал ее имя. Я уважаю ее желание. Но я не могу не сказать об одном обстоятельстве, говорить о котором мне, однако, нелегко. У нас родилась дочь. Когда та женщина полюбила другого, она попросила, чтобы я позволил ему удочерить девочку. В то время, когда я был не в эфире, моя жизнь шла наперекосяк, я ничего не мог контролировать, потому и согласился на ее просьбу. Мне показалось, что так будет лучше. Когда Элин вернулась из Айовы, между нами снова что-то проскочило, как будто пламя еще не совсем погасло, и мы расписались с ней еще раз.
Порой мне кажется, что все эти жизненные перипетии, неумение обращаться с деньгами и прочие стрессы шли только на пользу моей работе в эфире. Может быть, я фантазирую, но точно знаю одно – микрофон всегда был и остается моим сокровенным убежищем. Я не мог предать его, и он никогда не мог нанести мне удар в спину. Меня преследовали кредиторы. Отношения с женщинами рушились на глазах. Бобби Кеннеди и Мартин Лютер Кинг-младший покинули нас в мгновение ока. Но когда я был на студии с микрофоном, я чувствовал себя царем и богом.
Мой брак с Элин и во второй раз закончился крахом. Но жизнь – это всегда инь и янь. Иногда в самые трудные времена все оборачивается к лучшему. Элин ждала ребенка. Я ехал по бульвару Бискейн, направляясь в Центральную больницу Майами, – был 1967 год, – когда услышал сообщение WIOD – самое лучшее, которое мне довелось услышать в жизни: «Нам только что сообщили. У Ларри Кинга родилась дочь весом семь фунтов три унции». Я думал, что от счастья вылечу через крышу.
Я въехал на парковку больницы, вбежал в палату и увидел на руках у врача крохотную девочку. Мы назвали ее Хая. Элин очень любила книгу «Избранный» Хаима Потока. И мою бабушку по матери звали Хая. Это имя – как тост на иврите «За жизнь!»
[55] Потеря отца в раннем возрасте всегда жила болью во мне. И поэтому даже когда мы с Элин развелись во второй раз, я старался быть хорошим «приходящим папой» для своих детей. Я и сейчас вспоминаю, как водил Хаю на открытие Disney World, как улыбался ее братишка Энди, стоя у кромки поля во время игр Miami Dolphins.
Может быть, это всего лишь мое видение мира. Но от конца того бурного десятилетия в моей памяти ярче всего сохранились два воспоминания. Они свидетельствуют о веселье и новых возможностях. Возможно, все дело в моем еврейском происхождении. Неважно, насколько сложны времена, верх все равно одерживает смех.
Когда наш космический аппарат сел на Луну, в моей программе гостил Мел Брукс
[56]. Он, может быть, самый смешной человек, которого я встречал в жизни. Нет ничего лучше, чем его «Двухтысячелетний человек»
[57].
Я сказал ему: «Давайте сегодня поиграем в двухтысячелетнего человека. Пусть вам будет 2000 лет. Сегодня мы совершили посадку на Луну. Что вы об этом думаете?»
«Во всей Вселенной я больше всего люблю Луну, – ответил он. – Нет ничего лучше Луны. Я поклоняюсь ей. Луна – моя подруга».
«Почему?» – поинтересовался я.
«Потому что я четыреста лет думал, что у меня катаракта. А потом один приятель по имени Ирвинг сказал: “Как прекрасна Луна сегодня вечером!” А я переспросил: “Что-что там прекрасно?!”»
Другое воспоминание принадлежит началу 1970 года, когда Дон Шула был назначен главным тренером Dolphins. Я был распорядителем на приветственном обеде. Собрались все игроки команды.
Мы с Доном стояли на возвышении, когда он спросил меня:
«Кто из них Гриз?»
Он не знал квотербека
[58] команды, Боба Гриза. Я показал ему, и Дон попросил меня позвать Боба подняться к нам.
Я пригласил того на помост.
И Шула сказал Гризу: «Я хотел бы обсудить с тобой тактику нападения».
Было межсезонье, игры должны были начаться лишь через несколько месяцев.
«Хорошо, давайте встретимся на следующей неделе», – предложил Гриз.
«Давай завтра», – не согласился Шула.
Тогда я понял, что Шула – человек особенный. И он сделал из Dolphins команду, которая единственная провела сезон идеально. Об этом даже сейчас, спустя 37 лет, продолжают говорить в спортивном мире, а для всех, кто жил в то время в Майами, это осталось так же незабываемо, как и посадка на Луну.
Но я-то на самом деле не принимал в этом участия. И наверное, это был единственный случай в моей жизни, когда я мог бы спросить себя: Почему я не там?
Другая точка зрения
Марти Зайгер
Я как-то пошутил: «Знаешь, Ларри, Джордж Вашингтон был отцом нашей страны. А ты – муж нашей страны».
Ларри всегда очень чувствительно относился к подобным вещам. На самом деле он вполне традиционный мужчина. Он не может просто жить с женщиной. Он всегда женится.
Его многочисленные браки объясняются отчасти сочетанием традиционности и пылкости его натуры. Все происходит в мгновение ока. Остальные могут лишь стоять и наблюдать. А потом начинается: «А что это было?»
