Вскоре после этого Лу обвинили в продаже незарегистрированного пакета акций. Дело было очень запутанным.
Однако он начал понимать, что, для того чтобы не попасть в тюрьму, своих адвокатов ему будет недостаточно. Мы были вместе, когда его секретарь принял телефонный звонок от судьи Верховного суда Эйба Фортаса.
Фортас представлял Линдона Джонсона в 1948 году, когда возникли сомнения в его истинности его победы на предварительных выборах в Сенат от Демократической партии в Техасе. Джонсон получил свое место в Сенате благодаря Фортасу, и тот стал одним из самых доверенных его советников. Когда Джонсон стал президентом, он пожелал сделать Фортаса верховным судьей. Проблема была лишь в одном: Фортас был евреем. В те времена в Верховном суде не могло быть двух судей-евреев. Это неписаное правило сегодня не действует. И что же тогда сделал Джонсон? Он попросил Артура Голдберга подать в отставку. Он предоставил ему место представителя в ООН только для того, чтобы назначить Фортаса в Верховный суд. Голдберг не должен был уходить. Его должность была пожизненной. Но Джонсон убедил, что он нужен ему в ООН, что было полной чушью. Представителем в ООН мог стать кто угодно. Но Голдберг согласился оставить свой пост, чтобы Джонсон смог сделать Фортаса верховным судьей.
Лу Вольфсон послал Фортасу чек на сумму 20 тысяч долларов через свой фонд. Фортас должен был выступить с обращением к Еврейской организации, и Вольфсон брал на себя все расходы по этому делу. В этом не было ничего противозаконного. По-моему, это произошло как раз незадолго до того, как Фортас звонил Вольфсону.
Разговор был недолгим, но по лицу Вольфсона я понял, что он не получил того ответа, на который рассчитывал. Повесив трубку, Лу произнес лишь три слова, и прозвучали они очень холодно: «Это называется дружбой».
Лу ожидало судебное разбирательство, и, как я понимаю, он был вынужден схватиться за последнюю соломинку, то есть за меня.
Ричард Никсон только что выиграл президентские выборы 1968 года. Я много раз брал у него интервью и был знаком с его близким другом Бебе Ребозо. Бебе устроил праздничный завтрак на принадлежащей Никсону вилле в Ки-Бискейн, куда была приглашена пара дюжин гостей, в том числе и я.
Никсон на протяжении утра разговаривал наедине с каждым из нас. Когда он подошел ко мне, он сказал: «Ларри, я понимаю, что мы не всегда были во всем согласны, но в своей программе ты ко мне всегда относился по-честному. Теперь, когда у меня есть такая возможность, скажи, могу ли я что-то для тебя сделать?»
Можно ли было ожидать лучшего случая?
«Да, мистер президент».
Я рассказал ему, что Лу Вольфсон – мой друг. Никсон дал понять, что ему известно о Лу. Я пояснил: Лу считает, что его собираются обвинить в преступлении, которого он не совершал, и у него есть документы, подтверждающие это. Никсон подозвал маленького лысого человечка, которого представил мне как Джона Митчелла, руководителя президентской кампании. И сказал, чтобы я переслал все документы Джону и что Джон потом свяжется со мной.
Можете себе представить, насколько был восхищен Лу, когда я рассказал ему об этой встрече. Он передал мне документы и весь следующий месяц постоянно звонил мне, чтобы узнать, не получил ли я ответа от Митчелла. Но, когда Митчелл наконец позвонил, новости оказались нерадостными. Он заявил, что ничего не может сделать для Вольфсона.
Теперь я был должен сделать звонок, чего мне совсем не хотелось. Лу был не из тех, кто принимает отрицательные ответы. А мне всегда сложно сказать «нет». Теперь-то я понимаю, что сделал большую глупость, когда проявил слабость и сделал то, чего никогда не делал в эфире, – солгал. Я сказал Лу, что Митчелл заинтересовался его юридической дилеммой.
Лу был в восторге. И сыграл на еще одной моей слабости. Он выдал мне несколько тысяч долларов в качестве аванса для фирмы Митчелла, чтобы она занялась этим делом. А кроме того, сказал мне то, о чем я до сих пор никогда не рассказывал. Вот что сказал мне Лу: «Скажи им, что я хочу основать организацию под названием
“Демократы за Никсона”. Она будет действовать в течение четырех лет, и каждый год я буду вкладывать туда миллион».
Ситуация стала выходить из-под контроля, но все-таки выглядела не такой плачевной, как мое финансовое положение. Я использовал деньги, которые выдал мне Лу, на то, чтобы оплатить часть долгов. Моя игра с финансами продолжалась. И я все ждал случая вылезти из неприятностей. Ну, вы же меня знаете, я думал: «Ладно, как-нибудь справлюсь».
Приближался суд над Лу. Ждали и инаугурации Никсона. Он прибыл в Нью-Йорк и остановился в Pierre Hotel. Я полетел в НьюЙорк, позвонил в отель и попросил о разговоре с президентом. Меня попросили подождать. Я ждал, ждал и ждал. Сознавая, что я собираюсь сделать, на самом деле я где-то в глубине души и не хотел, чтобы мне ответили.
«Привет, Ларри, – голос Никсона нельзя было спутать. – Что я могу для тебя сделать?»
Я сказал, что мне крайне необходимо его увидеть. Он ответил, что вечером вылетает в Вашингтон, но до этого собирается на небольшую прогулку, чтобы по пути захватить свою жену. И пригласил меня присоединиться к нему.
Я отправился в отель. В холле было полно журналистов, телеоператоров и агентов спецслужб. Когда спустился Никсон, один из его помощников увидел меня и подвел к нему. Ларри Зайгер выходил из отеля вместе с президентом Соединенных Штатов в окружении спецагентов.
Вечер был прохладным, и в начале нашей прогулки Никсон пошутил: «Что бы ни привело тебя сюда, это должна быть веская причина, чтобы согласиться променять солнышко Майами на эту погодку».
В жизни бывают критические моменты, и этот был как раз таким. Я собирался предложить президенту четыре миллиона долларов Лу и фонд «Демократы за Никсона». Иными словами, я собирался просить президента помиловать моего друга.
«Ларри, так что же я могу для тебя сделать?»
Но я не смог произнести нужных слов. Если бы я внес предложение Лу, вы бы сегодня вряд ли смогли видеть меня по телевизору.
Потому что, уверен, если бы эти слова прозвучали, рано или поздно это вышло бы на поверхность и меня бы арестовали за участие в заговоре и попытку подкупить президента. О последствиях я даже думать не хочу. Единственное, что я смог придумать в тот момент, – это попросить Никсона принять участие в моей программе после инаугурации.
«Почему ты не спросил об этом по телефону?» – удивился он.
«Мне было необходимо сделать лично», – ответил я. Окончание нашей прогулки прошло в некотором смущении, но это были цветочки по сравнению с тем, что я почувствовал, когда входил в дом Лу Вольфсона, вернувшись во Флориду. Он-то был уверен, что Никсон примет деньги.
Ситуация была совершенно безвыходной. Тут уж моя матушка помочь мне никак не могла. Точно так же, как Деляга Герби. И ни один банкир не пришел бы ко мне на помощь. Я был в западне. Я посмотрел Лу прямо в глаза и рассказал ему чистую правду обо всем, что произошло. Он не кричал. Он не подал виду, что разгневан. Но я видел, что внутри у него все кипит.
